Странная история доктора Джекила и мистера Хайда

– Ты глупо говорит, – ответила Юма. – Белый человек приходит сюда, берет меня в жены, все равно как белую женщину, а я беру его мужем, – все равно белый или канака. Если он не по-хорошему берет и уедет, а жена оставляет, значит, он вор, пустое сердце, не умеет любить! Вот пришел ты, взял меня в жены. Твой сердце – большой, тебе не стыдно, что жена – островитянка. За это я тебя люблю так сильный. Я горда.

Не припомню, чтобы мне еще когда-нибудь было так тошно на душе. Я положил вилку и снял с колен свою «островитянку». Мне вдруг стало невмоготу. И кусок не шел в горло. Я встал и принялся расхаживать из угла в угол, а Юма следила за мной глазами. Она, понятное дело, встревожилась, ну а я мало сказать что был встревожен. Мне так хотелось очистить свою совесть, открыться ей во всем, но не хватило духу.

И тут внезапно со стороны моря до нас долетело пение; оно сразу зазвучало отчетливо и близко, как только, судно обогнуло мыс. Юма подбежала к окну и крикнула, что это «миси» объезжает побережье. «Подумать только, я, кажется, радуюсь приезду миссионера», – промелькнуло у меня в голове; но хоть и странно, а это было так.

– Юма, – сказал я. – Сиди здесь и носа из дома не высовывай, пока я не вернусь.

Глава третья. Миссионер

Когда я вышел на веранду, судно миссионера уже входило в устье реки. Это был длинный вельбот, выкрашенный в белую краску; на юте был натянут тент, а за штурвалом стоял пастор-туземец. Дюжина пар весел с плеском погружалась в воду в лад песне, а миссионер весь в белом – поглядели бы вы на него – сидел под тентом и читал книгу. И смотреть на них и слушать пение было приятно. Нет более отрадного зрелища на островах, чем миссионерское судно с хорошей командой и хорошей песней. Я с минуту не без зависти глядел на них, а затем спустился к реке. …

С противоположной стороны туда же направлялся еще один человек, но он бежал по берегу и поэтому опередил меня. Это был Кейз. Он явно хотел помешать мне поговорить с миссионером, чтобы я не смог использовать того как переводчика. Но мои мысли в эту минуту были о другом – о том, как зло подшутил он надо мной, устраивая мою женитьбу, и о том, что сам он когда-то покушался на Юму, и от этого при виде его вся кровь бросилась мне в лицо.

– Пошел отсюда вон! Подлый обманщик, негодяй! – крикнул я.

– Что такое? – сказал он.

Я повторил все снова и прибавил еще два-три крепких ругательства.

– И если я еще раз поймаю тебя ближе чем за шесть саженей от моего дома, берегись, я всажу пулю в твою поганую рожу.

– Вы можете так распоряжаться у себя дома, где у меня нет ни малейших намерений появляться, как я вам уже сообщал, – сказал он. – А здесь общественная территория.

– На этой территории у меня есть свои личные дела, – сказал я. – И я не желаю, чтобы разные ищейки вроде тебя шныряли тут и принюхивались. Так что предупреждаю: убирайся отсюда вон.

– И не подумаю, – сказал Кейз.

– Тогда я тебя заставлю, – сказал я.

– Ну, это мы еще посмотрим, – сказал он.

Он был довольно быстр и увертлив, но сильно уступал мне в росте и в весе и вообще рядом со мной казался довольно тщедушным; к тому же я был так разъярен, что мог бы, верно, гору своротить. Я хорошо врезал ему правой и тут же левой, да так, что у него башка затрещала, и сшиб его с ног.

– Ну, хватит с тебя? – крикнул я.

Он совсем побелел, тупо уставился на меня и молчал, а кровь расплывалась у него по лицу, как вино по скатерти.

– Ну что, хватит с тебя? – повторил я. – Отвечай и брось дурака валять, не то я живо подыму тебя на ноги хорошим пинком в зад.

Тогда он сел и схватился руками за голову. Верно, у него кружилась голова. Кровь закапала ему на полосатую куртку.

– Да, на этот раз хватит, – сказал он, встал и, пошатываясь, побрел обратно.

Вельбот миссионера уже приближался. Я улыбнулся про себя, увидев, как миссионер отложил книгу в сторону.

«По крайней мере будет знать, что имеет дело с мужчиной», – подумалось мне.

Не первый год жил я на этих островах, а разговаривать с миссионером да к тому же еще обращаться к нему с просьбой мне предстояло впервые. Недолюбливаю я эту публику. Да и ни один коммерсант их не жалует: они смотрят на нас свысока и не скрывают этого. К тому же они почти все наполовину оканачились и больше якшаются с туземцами, чем со своими братьями-европейцами. На мне была чистая полосатая куртка, так как я, отправляясь на встречу с вождями, понятное дело, должен был прилично одеться, но при виде миссионера, который вышел из лодки, разряженный, как для дипломатического приема, – в белом полотняном костюме, тропическом шлеме, желтых ботинках и белой рубашке с галстуком, – мне захотелось запустить в него камнем. Когда он подошел ближе, приглядываясь ко мне с немалым любопытством (из-за моей драки с Кейзом, надо полагать), я заметил, что у него такой вид, словно он при смерти. У него и в самом деле, оказалось, была лихорадка, и он только-только оправился после приступа, который скрутил его во время плавания.

– Насколько понимаю, вы мистер Тарлтон? – сказал я, так как уже слышал его имя.