Странная практика

Он отпрянул, закрывая лицо руками, но Грета не сдвинулась с места, стараясь не обращать внимания на вонь. Спустя мгновение он посмотрел на нее сквозь пальцы.

На запястьях у него остались борозды от веревок. Его связали, а потом бичевали.

– Я не причиню вам вреда, – проговорила она негромко, остро сознавая, что этот человек пытался ее убить: прятался в темноте и приставил нож к ее шее. – Вы разрешите помочь?

Он уставился на нее своими жуткими глазами – и Грете показалось, что прошло ужасно много времени, прежде чем он кивнул. Она набросила бархат ему на плечи как можно бережнее, понимая, что любое прикосновение к его ранам будет болезненным. Он зашипел, но не сделал попытки отстраниться, а вскоре его пальцы осторожно ухватились за бархат, чтобы укрыться плотнее. Даже сквозь ткань она ощутила неестественный жар его кожи и выпирающие углы костей. Интересно, что едят эти голубые монахи – и когда они в последний раз кормили этого.

До того мгновения Грета отметала вопрос о том, что же с ним делать, который теперь решительно пробился на поверхность ее сознания. Она могла бы вызвать «Скорую помощь»… ей следует вызвать «Скорую помощь». Ему нужно в отделение неотложной помощи, в ожоговый центр… но нельзя было забывать о светящихся голубых глазах. Такого у людей не бывает. Это определенно и неоспоримо нечеловеческая черта – и она обернется проблемой, потому что любой врач, достойный своего белого халата, начнет задавать вопросы, как только такое увидит, а полученные им ответы породят новые, еще более острые вопросы. И эксперименты. И, вполне вероятно, буквально приведет к охоте на ведьм: расследование этого конкретного необъяснимого феномена очень быстро превратится в поиск других необъяснимых феноменов.

Вся ее практика – да и практически вся ее повседневная жизнь – базировалась на том, что обычному миру не известно (и не должно стать известно!) о существовании ее пациентов. Их безопасность, их благополучие, их заработки – само их существование зиждилось на том, что они продолжают считаться вымыслом. Отвезти этого… кем бы он ни был… в ближайшую больницу – значит недопустимо нарушить главное правило секретности. Ей не надо было долго думать, чтобы понять, что это означало бы для Фасса, для Ратвена, для Варни, для остальных лондонских вампиров… и оборотней… и мумий… и баньши… и гулей…

И даже если бы она сама была способна встать и уйти от этого почти обычного человека – уйти и предоставить его той судьбе, которая у него еще осталась… но этого она тоже не может: рано или поздно его найдут, и те, кто его найдет, начнут задавать неизбежные вопросы… и в результате возникнет все та же проблема. Все дороги ведут к бригаде с вилами и факелами – за исключением одной.

Грета послала все в глубочайшие пропасти Эреба и вытащила телефон.

– Фасс, – сказала она, как только он ответил, оборвав даже «алло», – меня нужно доставить в мою приемную, а этот парень идти не сможет. Ты способен каким-нибудь образом переместить кого-то из храма?

– Не знаю, – ответил он, – и никогда не пытался узнать. Надо полагать, сейчас самое время выяснить.

От усталости и смиренной готовности, звучавших в голосе Фаститокалона, у Греты больно сжалось сердце, и она мысленно пообещала: когда эта история закончится, она сделает что-то – что угодно, – чтобы его отблагодарить. Грета не повернула головы, когда двери храма открылись, не обернулась на звук шагов: она не спускала глаз с трясущейся фигуры своего пациента до тех пор, пока Фаститокалон не подошел к ним и не протянул руку.

Грета стиснула ее – тонкую, замерзшую и сильную – и смогла подавить свое отвращение настолько, чтобы второй рукой взяться за руку обожженного. Как только они втроем соединились, в глазах у Греты все стало оранжево-белым, и она почувствовала, как ее тянет и крутит. Храм вокруг них мигнул и исчез.

* * *

Транслокация даже при идеальных условиях вызывала легкое головокружение, а вот такая транслокация, когда Фаститокалон болен и истратил почти все силы, сражается с метафизическим окружением и уносит с собой еще двух человек, привела к сильнейшей дезориентации. Несколько мерзко-тошнотворных секунд Грете пришлось смаргивать искристо-серую пелену, и только тогда вернулось нормальное зрение.

Они находились у нее в кабинете, в приемной на Харли-стрит, – лежали на полу. Сев, Грета вызвала новую волну головокружения, но на этот раз все прошло быстрее, и она смогла осмотреться. Здесь все было благословенно обычным: тепло, светло, знакомо и безопасно, а продолжавший стучать по окнам дождь только усиливал ощущение уюта.

Рядом с ней зашевелился Фаститокалон: лицо у него приобрело странный пепельно-серый оттенок. Грета еле успела схватить мусорную корзину и придвинуться к нему. Фаститокалона бурно вырвало, а она порадовалась, что уже успела проделать это чуть раньше.