Странная страна

Маркус и Паулус встали по бокам своего отжатого друга, и все смогли подняться на борт. Их было шестеро на каждой барже, а всего четыре судна. Перевозчик сел вместе с троицей друзей, к ним присоединилась пара эльфов-косуль. Туман слабо плескался о борта кораблей, и Петрус, расположившись на носу, пытался отдышаться. После падения, в те несколько мгновений, что прошли до появления спасателей, он не почувствовал страха. Туманы фарватера сочетали в себе качества воздуха и воды, обладая плотностью жидкости, в которой можно дышать, и это сплетение водного и газообразного оживило в его сознании времена, когда живые существа обитали равно на земле и в море, и то была легкая жизнь, сотканная из кислорода, солнца и воды.

– А мы живем в атмосфере, – подумал он, когда перевозчик закрыл глаза и переправа началась.

Он вздохнул и понадеялся на заслуженный отдых. Было бы великодушно предоставить ему возможность спокойно поразмышлять о странных дружбах и космологических текучестях. Туман сочился радужными серыми разводами, нанесенными кистью великого художника: светлый мазок тут, акварельные слои темных чернил там. В иные моменты туманные потоки внезапно возносились к небу и собирались там в лохматую тучу. Потом все светлело, и, словно кисть разделила мир на две части, как в послегрозовой ясности, проступала идеальная линия горизонта. В обычном своем состоянии Петрус наслаждался бы этим зрелищем космической живописи, потому что ценил красоту вселенной, только видел он ее под другим углом, не так, как его собратья: он чувствовал, что она призывает нечто иное, в то время как его близкие довольствовались ею самой, хотя он никак не мог взять в толк, чем это «иное» может быть. Часто, глядя на вершины родного Бора, усеянные неописуемыми елями, он ощущал в них ищущее выхода волнение, трепещущее в воздухе всякий раз, когда читался очередной вечерний стих о сумерках, а затем угасало, не найдя какой-то необходимой крупицы – той же, как он чувствовал, которой не хватало и ему самому. И хотя в поэзии была доля этого мистического смятения, соответствие стихов внешнему миру, от которого он чувствовал себя непоправимо отделенным, рождало в нем неудовлетворенность, лишая его инструмента, позволившего бы ему наконец прожить свои восторги.

Поначалу он решил, что за время переправы сумеет передохнуть и прийти в себя, и первые минуты вроде бы не обманули его надежд. Но с какого-то момента ему стало казаться, что баржа слишком раскачивается; а главное, в нем поднималась дурнота, которая не сулила ничего хорошего.

– Тебя тоже тошнит? – прошептал он Паулусу.

– Нет, – удивленно ответил тот. Потом добавил растерянно: – Надеюсь, у тебя нет туманной болезни?

– Нет чего? – испуганно переспросил Петрус.

Паулус в замешательстве взглянул на него:

– Туманная болезнь. Это когда укачивает. Ты пил чай в доме ожидания? Обычно такого не должно случиться.

– Нет, не пил, – сказал Петрус, теперь уже не на шутку встревожившись. – Я был не в настроении чаевничать.

– Что случилось? – спросил Маркус, приближаясь. – Что вы шепчетесь, как пара заговорщиков?

– Он не стал пить свой чай, – устало сообщил Паулус. – Он был не в настроении.

Маркус посмотрел на Петруса.

– Поверить не могу, – наконец выговорил он. И, разрываемый досадой и жалостью, спросил: – Как ты себя чувствуешь?

– Хуже некуда, – сказал Петрус, который не знал, что именно – тошнота или перспектива, что она усилится, – мучило его больше.

Отягчающее обстоятельство: несколькими часами раньше, покидая свои отныне обожаемые ели, он до отвала наелся пирога с травами (он его обожал), потом маленьких сладких красных ягод, которые собирают на опушках в Южных Ступенях (от них он просто сходил с ума). После чего на него напала жуткая сонливость и сильно затруднила последнюю часть путешествия. Сейчас речь о сне уже не шла, поскольку пирог, ягоды и более ранние остатки черничного пюре оспаривали честь первыми покинуть его, в то время как Петрус, в ужасе оглядывающийся вокруг, не находил места, готового их принять.

– Скажи, тебя же не вырвет? – прошептал Маркус, присвистнув от раздражения.

– Думаешь, у меня есть выбор? – прокряхтел Петрус.

Его шерсть приобрела любопытный зеленый оттенок.

– Только не в баржу, пожалуйста, – сказал Паулус.

– Главное – не в туманы, – сказал Маркус.

Он сочувственно и устало вздохнул.

– Сними одежду, – сказал он, – и делай, что тебе нужно, туда.

– Мою одежду? – возмущенно сказал Петрус.

– Оставайся белкой или конем, как тебе больше нравится, но сними одежду и постарайся сделать все потише, – ответил Маркус.