Когда два испанца в первый раз прорвались сквозь ряды врагов и, увиливая, как речные рыбы, оказались по другую сторону батальона больших зайцев, они ощутили такое ликование, словно первый кленовый шар, полученный Алехандро, действительно был Граалем; он отнес его на сотню метров, прежде чем положил на землю у корней чайного куста; потом он продолжил свой бег вслед за более короткой шеренгой, возникшей после передислокации изначального строя. Стрелы свистели, падая где придется, стан Элия отказался от торнадо, и если бы они не мчались так, что в ушах бился гул ветра, то расслышали бы звуки тревоги, поднятой по всему периметру. Наши герои пробежали не меньше мили, когда на поле выступило более серьезное вражеское подкрепление. Алехандро перекинул Хесусу шар, который ему только что передали в пасе с передней линии, и со всего размаху влетел в живот вепря. Удар оглушил его, и он не смог подняться достаточно быстро; Хесус с ужасом увидел, как вепрь поднимает топор, и закричал; Петрус, первый в линии, обернулся и в прыжке, достойном войти в анналы истории, прицелился и послал шар прямо в кабаний пятачок. Топор опустился в двух сантиметрах от черепа Алехандро, который, взвыв от облегчения, перекатился и проворно вскочил на ноги.
Прямо перед ним, вооруженный гигантским топором, стоял огромный эльф, и настроение у него было неподходящим, чтобы распивать чаи.
– Гризли! – заорал Паулус с другого края поля.
Топор поднялся, Алехандро, нырнув между ног монстра, почувствовал, как его правый башмак разлетается в пух и прах. Он лихорадочно пополз вперед, но враг обернулся, и Алехандро, со всем своим военным опытом, понял, что следующий удар развалит ему спину.
Он ждал удара, без всякой надежды пытаясь отползти.
Позади него снова закричал Хесус.
Удара не последовало.
Вдали, на юге, взвился огонь.
Ряды кустов серого чая разом воспламенились. Раздался жуткий гул, взвился ветер пожара, и поле заполыхало. Теперь закричал Петрус, и отряд, оторвавшись от этого зрелища, продолжил свое продвижение. Ужаснувшийся неприятель застыл на месте. Слышно было, как ударили в набат – начали образовываться передающие воду живые цепочки, – но их ударная группа беспрепятственно добралась до края первой плантации. Они пробежали полторы мили и получили свободу действий на двух оставшихся полях. Отряд рассеял последние кленовые шары, потом отправился к ригам с готовым чаем, где теперь не было ни души. Петрус бросил оставшийся растительный огонь между подвешенными мешками, где он послушно завис, раскачиваясь и дрожа между упакованными листьями. Прежде чем дать сигнал к отходу, Петрус остановился на краю пылающих полей. Небо приобрело дикий рыжеватый оттенок, и языки пламени в мерцании пожара походили на движущиеся цветы.
Потом все вернулись в Нандзэн.
В этот момент эльфийка-единорог, глава штаба туманов, наблюдала за агонией Инари. От просторных полей зеленого чая, в сто раз более протяженных, чем плантации Рёана, поднимались дымы, каких никогда еще не видывали в туманах, и она смотрела, как клубы, свиваясь, уходят в небо, а мир, в котором она выросла, исчезает в заре. Она, которая следила за другой стороной из храма, бывала на земле людей в гостях у бывшего Главы Совета, восхищалась человеческим гением, щедрым искусством людей и той надеждой, которую их мир дарил ее народу, на самом деле не знала ничего прекраснее, чем восходы туманов на лике Кацуры. В этих совершенных золотистых рассветах, где единение эльфов, смешанное с пеплами Ханасе, сквозило в каждом скольжении туманных струй, голоса живых и мертвых сливались в таком единстве, какого ни одно человеческое существо – она это знала – никогда не достигнет.
Угли пожара упали к ее ногам. Она отступила на два шага и почувствовала, как по щеке покатилась слеза.
Первая фаза последней битвы завершилась. На горизонте, зависая над землями, собирались густые дымы. Атмосфера внезапно переменилась, и все могли услышать последнее обращение Солона к своему народу.