– Поля Инари и Рёана в огне, – говорил он. – Никогда еще правителям туманов не приходилось принимать столь тяжкое решение, но мы надеемся на времена возрождения, как всегда случалось после великих падений. Тех, кто никогда не сомневался в нашей мудрости, я прошу не бояться перемен. Тем, кто перешел во вражеские ряды, я посылаю мою печаль из-за этого бедствия, вызванного ненавистью. Мы суть греза, чудо деревьев и камней, сон духа, окутанного туманом, пар, несущий круговорот энергии жизни. Мы атмосферное дыхание, мерцание пыли в реках времени, где сливаются воедино предметы и существа и смешиваются живые и мертвые. Мы – гармония, сквозь которую веют ветры снов, бесконечная равнина, где розы встречаются с пеплами. Но мы еще и древнейший народ из всех, и мы оказались пленниками современного мира, то есть мира старого и утерявшего веру в волшебство, в котором мы больше не умеем жить. По логике упадка наши предки впали в летаргию, а туманы начали слабеть. Дважды мост, переброшенный на берега земли людей, способствовал их возрождению. Трагедии всегда случались из-за расколов и стен, а возрождение наступало, когда возводились мосты к неведомым берегам – так и падение чая призвано послужить дорогой к новым союзам, иначе оно на все времена останется бессмысленной трагедией. Жители туманов, я знаю, как настороженно вы относитесь к племени людей. В каком только бездумье по отношению к миру, в каких только жестокостях по отношению к живым их не винили? В скольких убийствах и войнах? В каком циничном использовании других царств, хотя у них нет ни туманов, ни чая, чтобы их сознания могли объединяться? Однако они владеют сокровищем, которого мы лишены. Они способны изображать то, чего не существует, и рассказывать о том, чего никогда не было. Каким бы странным это ни казалось нашему духу, погруженному в поток мира, но так образуется параллельная истина, которая наслаивается на видимое и формирует их цивилизации. Сейчас нам предстоит придумать будущее, и их провидческий дар в союзе с нашей природной гармонией сможет спасти наши миры. А теперь действие чая иссякает, и я не знаю, сколько еще времени будут связаны наши сознания, но я верю, что там, где заканчиваются слова, продолжается мысль. Что касается меня, я сделаю то, что должен: я буду хранить.
Он замолчал, и Тагор спроецировал в туманы лица людей и эльфов последнего альянса. В ответ сообщество, оставшееся верным Нандзэну, отправляло послания с выражением преданности, смешанной с тревогой и печалью, а также с отказом от ненависти и верой в чистоту намерений своих вождей. И наконец, это сообщество неожиданно делилось восхищением двумя малышками, рожденными в ночь снега.
Прежде чем покинуть храм, глава штаба положила руку на плечо Петруса.
– Твое маленькое вторжение с его задними пасами было очень даже неплохим, – сказала она.
– Когда все закончится, – ответил он, – я поведу тебя посмотреть настоящий матч.
– Кто знает, на что мы смотрим, – сказала она, – на состязание или на сражение?
– Нужно быть незрячим, чтобы увидеть, – сказал Петрус. – Может, в нас слишком много ясновидения.
Книга битв
Растительная жизнь является абсолютом существования, полным единением природы с самой собой. Растение преображает в жизнь все, к чему прикасается. Оно трансформирует свет солнца в живую материю. Оно вовсе не приспосабливается, оно порождает. Оно создает атмосферу, благодаря которой все проистекает и смешивается, не растворяясь. Оно образует текучесть, без которой нет ни сосуществования, ни встреч. Оно творит материю, которая формирует горы и моря. Оно сополагает жизнь каждого с жизнями других. Оно лежит в основе первичного мира, мира дыхания и движения, скопления туманов и творения климатов. Оно парадигма погружения в жизнь и жидкостной циркуляции всего сущего.
Мы живем в атмосфере, подумал Петрус, когда фарватер Южных Ступеней канул в туманах. Дерево в его одиночестве, неподвижности и мощи всего лишь наиболее материальное и поэтичное выражение этой очевидности, оно проводник воздуха, природный образ жизни дыхания – другими словами, жизни духа.
В небе плывут звезды, которые деревья обратят в жизнь. Именно поэтому камни и туманы соединены такой глубокой общностью, а Клара, благодаря своему детству в горах, восприняла свое искусство как мелодию камешков в ручье.
Так и сады текучих камней в ушедших туманах были именно тем, что мы сказали: основой жизни, минеральностью сердец и дорогой искупления.
Пламя из праха земного
Сообщество, верное Нандзену, хранило преданность последнему альянсу; волна симпатии эльфов смела, как ураган, последние следы былого одиночества в Алехандро; в Хесусе речная вода омывала рану предательств; но восхищение, которое народ туманов питал к двум молодым женщинам, потрясало их стократно.