Странная война 1939 года. Как западные союзники предали Польшу

Гендерсон прибыл в Лондон утром 26 августа, в субботу. Вечером собрался кабинет, где присутствовал Гендерсон. Проект ответа Чемберлена на послание Гитлера военный министр Хор-Белиша и министр авиации Кингсли Вуд нашли «слишком льстивым». Чемберлен согласился ужесточить некоторые формулировки. Белиша опять поднял вопрос о мобилизации территориальной армии. Это означало бы призыв около 300 тысяч резервистов. Гендерсона спросили, какова, по его мнению, будет реакция Гитлера на такой шаг. Гендерсон ответил, что он может означать разницу между миром и войной. Чемберлен понял намек. Он разрешил военному министру призвать 35 тысяч резервистов территориальной армии, чтобы укрепить оборону в уязвимых пунктах.

В имперской канцелярии в Берлине 25 и 26 августа царила полная неразбериха. Колебания Гитлера и отмена им в самый последний момент приказа о нападении на Польшу вызвали в вооруженных силах довольно широкую критику в его адрес, однако она оказалась не многим более обычного солдатского ворчания, хотя многие офицеры и присоединились к критикам. Недовольство никогда не достигало тех размеров, которые воображали себе основные члены офицерского сопротивления. Остер был убежден, что Гитлер стал посмешищем для вооруженных сил. Начальник Остера адмирал Канарис, глава немецкой контрразведывательной службы, вместе с Остером являвшийся основным звеном связи с разведкой западных держав, был согласен с ним. Оба были уверены, что британская твердость 25 августа, продемонстрированная подписанием польского пакта, окупилась сполна. И теперь Гитлер не рискнет начать войну, которая приведет его к столкновению с британцами. Можно только задаться вопросом: не была ли эта уверенная трактовка ситуации основой позиции Горта, утверждавшего, что войны не будет. Более того, до самого утра военное министерство не имело никаких сведений о всеобщей мобилизации в Германии.

Только не успел Гендерсон покинуть рейхсканцелярию 25 августа, чтобы отправиться к Чемберлену с докладом, как Гитлер и его советники приступили к рассмотрению следующего шага Германии. Гитлер раньше говорил Кейтелю, что хотел «побольше времени для переговоров». Но теперь Гитлер понял, что у него имелось многое, но только не время. 1 сентября – крайний срок. Его послания в Лондон и Париж, «зонды» через Геринга и другие каналы успокоили британцев. Он боялся не их слов, а их бомбардировщиков и флота, и еще французской армии, союзной Британии. Через несколько часов после отъезда Гендерсона с ответом Чемберлену Гитлер назначил новую дату нападения на Польшу – 31 августа. В крайнем случае эта дата могла быть отсрочена еще раз, но только на один день, на 1 сентября.

Пожалуй, только теперь немецкое верховное командование осознало всю меру риска на Западном фронте, на который шел Гитлер. Он урезал численность войск Западного фронта, оставив там значительно меньше минимальных потребностей. Каждый солдат, каждое орудие, каждый танк и каждый самолет, который можно было выделить, отправлялся на Восток. Офицеры пребывали в смятении. Гитлер был совершенно уверен, что ни правительства союзников, ни их военные советники не будут предпринимать быстрых действий, чтобы оказать помощь полякам. 25 августа он некоторое время колебался, но теперь был уверен. И для этой уверенности у него были основания.

В Лондоне члены имперского Генерального штаба, по-видимому, не могли помочь правительству, сломленному страхом, незнанием и нерешительностью, не имеющему политического понимания поставленных на карту вопросов, равно как и сущности гитлеровского режима. Люди, находившиеся во главе британских вооруженных сил, только за редким исключением, были в таком же положении, как политические деятели. Редко в условиях кризиса военные деятели так же плохо владели ситуацией, как начальники штабов Британии и Франции во время последней недели августа. У них были средства, но не было ни желания, ни воли их использовать.

Кошмаром, преследовавшим Гитлера и его генералов, была перспектива войны на два фронта. Этого огромного преимущества фюрер никак не мог лишить французов и британцев, после того как они стали союзниками поляков. Правда, он предотвратил опасность во время чехословацкого кризиса в 1938 году, когда он блефовал, и весьма успешно. Но только он не мог сделать то же самое с британцами и французами и потому застал их врасплох советским пактом. Но это не спасло его от угрозы войны на два фронта; русские ни при каких обстоятельствах не пошли бы на риск втягивания в войну с англичанами и французами.

Можно предположить, что эта тема была центральной, занимавшей англо-французских штабистов с их первой встречи в марте и до последней. Но только в записях нет ничего. Если вопрос и обсуждался в тот или иной момент, он был сразу замят. Он так никогда и не дошел до комитета имперской обороны. Концепция использования слабости немецкого Западного фронта никогда не обсуждалась ни на уровне кабинета, ни в комитете по внешней политике кабинета[30].