Странная жизнь одинокого почтальона

Почтальону не составило особого труда обнаружить его следы в книгах Гранпре. Танка представляет собой классическую, самую древнюю и возвышенную форму японской поэтической традиции.

Искусство сочинять такие стихи практиковалось исключительно при императорском дворе. Танка считается предшественницей хайку, его почтенным предком. Это стихотворение уже побольше, вместо трех, оно состоит из пяти строк, разбитых на две части: на первом месте в нем стоит трехстишие, насчитывающее семнадцать слогов, то есть все то же старое доброе хайку, а на втором двустишие, состоящее из двух строк по семь слогов в каждой. С точки зрения смысла вторая часть как бы является ответом на первую, которой она придает новый импульс. Билодо узнал, что у каждой из этих двух стихотворных традиций есть собственное призвание: в отличие от хайку, короткого стиха, обращающегося к чувствам и базирующегося на интересе к окружающей природе, танка претендует на лиризм, изысканность и утонченность. В основном она говорит на возвышенные темы и повествует о таких благородных чувствах, как любовь, одиночество и смерть. Кроме того, она служит для выражения целой гаммы эмоций, трудно поддающихся описанию.

Билодо бросило в дрожь. И как понимать содержащийся в стихотворении Сеголен намек на танку? Может, этот изощренный посыл содержит в себе некое приглашение?

Стихотворная форма для выражения чувств? Ведь это как раз то, чего так чаял Билодо! Разве он не чувствовал, что его сковывают по рукам и ногам накладываемые хайку ограничения? И если быть откровенным до конца, то, может, хватит уже воспевать погоду, птичек и бельевые веревки? Может, пора подумать о чем-то более великом и прекрасном и разорвать кокон слишком тесных одежд? Разве ему не хочется пойти дальше и признаться в своих чувствах?

Чтобы скорее поэкспериментировать с этой неведомой ему стихотворной формой, Билодо надел кимоно и сел писать. Легкость, с которой она ему далась, его немало удивила. Слова срывались с кончика пера сами по себе, как падающие в руки спелые фрукты:

Есть цветы которым
Нужно семь лет
Чтобы зацвести
Я уже давно хочу сказать
Как я вас люблю

Гордый своей первой танкой, Билодо в эйфории побежал тут же ее отправить. И лишь немного погодя, когда уровень адреналина в крови пришел в норму, задумался, и в душе его зародилось сомнение.

* * *

По зрелому размышлению разве умно было посылать Сеголен стихотворение, настолько отличавшееся от всего того, что она обычно получала? Его беспокоила не столько форма, сколько содержание: как молодая женщина воспримет это недвусмысленное признание, это внезапное вторжение в сферу, предназначенную исключительно для чувств? Может, это все испортит и нанесет непоправимый ущерб их нежному союзу? Может, Билодо хватил через край?

Теперь он уже сожалел о своем порыве, но сделанного было не воротить: танка лежала на дне почтового ящика, совершенно неприступная. По крайней мере, в теории. Но разве Робер, отвечающий за выемку писем, не явится за ним ближе к полудню?

Когда стрелки часов перевалили за одиннадцать, Билодо вышел и стал дожидаться Робера, прохаживаясь у почтового ящика с видом страдающего неврозом часового и не обращая внимания на щебетание птиц, возвращавшихся с юга на крыльях апреля. Наконец через полчаса показался знакомый фургон. Машина остановилась у тротуара, и из нее вышел Робер, громогласно выражая радостное удивление от того, что повстречал на своем пути старого дружка Либидо. Прервав поток его дружеских излияний, Билодо объяснил, какой услуги от него ждет. Робер сначала заартачился, возразив, что это против правил, но лишь чтобы немного позлить приятеля: по правде говоря, что значили какие-то идиотские инструкции по сравнению с их нерушимой, братской дружбой? Освободив почтовый ящик от его содержимого, коллега предложил Билодо сесть в машину и там, вдали от нескромных посторонних взглядов, вывалил на сиденье содержимое сумки, предложив найти искомое письмо, якобы отправленное по ошибке. Бормоча слова благодарности, Билодо стал копаться в куче пакетов, конвертов, использованных шприцев, украденных хоккейных фуфаек и других не самых приятных вещей, извергнутых ящиком.