Странная жизнь одинокого почтальона

Мой нежный людоед
Если меня есть
То уж без остатка
Иначе вы сами в конце концов
Будете хрустеть у меня на зубах

Я стану безумным ветром
В ваших волосах
И буду восторгаться вашим запахом
А потом заберусь под юбку
И буду щекотать кожу

Пальцы на ногах
Наэлектризованы
Их сводит от неги
А из-за пальцев на руках
Я слишком часто думаю о вас

* * *

Это было какое-то нежное опьянение, сладострастная лихорадка, заставлявшая жить с двойной силой, бурный поток, противиться которому не было никакого желания, можно было лишь отдаться на его волю, а Билодо ничего другого и не желал. Он думал только о том, чтобы все развивать и развивать этот чувственный опыт, этот дерзкий поэтико-анатомический слог, чтобы дойти до конца в охватившем его головокружении. Искания поглотили его без остатка. Он почти не выходил на улицу и даже очарование мая, месяца, который он любил больше всех остальных, не оставило в его душе ни малейшего отклика. В «Маделино» он больше не ходил; Таня могла решить, что он специально ее опозорил, мысль об этом причиняла ему боль, и он не осмеливался являться ей на глаза. В довершение всего Билодо ушел с работы. Не в состоянии вынести позора, которым его заклеймили на почте, он написал заявление об уходе и получил расчет без шестимесячного выходного пособия. Теперь, когда у него появилась масса свободного времени, он полностью посвятил себя Сеголен.

Ваша шея на горизонте
Как дюна с атласными склонами
Как я хочу напиться из нее меда
И утолить жажду
Как влюбленный вампир

Я заблудилась в знойной пустыне
Мои уста униженно просят пить
Наконец вдали я вижу оазис
И погружаю в него кончик языка
Это ваш пупок

Стройные веретена ваших ног
Ласкает лунный свет
Чтобы слепить их
Скульптор взял
Самое лучшее красное дерево

Ваши руки поднимают меня
Берут меня лепят
Разжигают внутри пожар
Делают со мной что угодно
Я в этих руках лишь игрушка

Под покровом вашего платья
На перекрестке ваших ног
Прячется река
Сокровенная Амазонка
Так позвольте мне проплыть по ней

Ткань вашей кожи
Скользит по моей
Я хотела бы сшить их
Чтобы они повсюду
Слились в одно целое

* * *

Неужели танка действительно лучший инструмент, когда речь идет о том, чтобы отточить желание? Эта стихотворная форма, так хорошо послужившая Било-до, когда он только-только признавался в своих чувствах, теперь начинала на него давить и казалась слишком рациональной. В поисках средства, позволяющего облегчить слог и перо, он решил вернуться к фундаментальной простоте хайку, которое, по его убеждению, в большей степени способствовало бурлению фонтана эмоций.

Ваши груди — горы-близнецы
Вздымающие под моими пальцами
Свои упругие вершины

Сеголен, должно быть, оценила его инициативу, потому что сразу же перешла на тот же лаконичный стиль:

Могучий корень
Вибрирующий в моей руке
Переполнен обжигающим семенем

Таким образом, вновь повторилась история рождения хайку: отказавшись от лишних слов, будто сбросив на пол спальни одежду, поэзия предстала во всей своей первородной наготе. Но Билодо все было мало: недовольный медлительностью обычной почты, он стал отправлять свои послания через службы быстрой доставки. Сеголен тоже последовала его примеру, и время ожидания очередной корреспонденции сократилось до минимума. Обмен письмами ускорился так, что захватывало дух, но Билодо по-прежнему не хватало стремительности, и он начал посылать стихи прекрасной обитательнице Гваделупы, даже не дожидаясь от нее ответа, и вскоре стал писать по стихотворению в день. Вслед за ним и Сеголен стала посылать ему одно хайку за другим. Письмо от нее падало на коврик у двери почти каждое утро. Стихи хлынули потоком, сталкиваясь друг с другом и не выдерживая никакого хронологического порядка, хотя и по-прежнему перекликаясь в какой-то странной манере:

Цветок вашей плоти
Лепестки которого
Скрывают собой жемчужину