— Знай своё место, пустоголовая кукла! Какое твоё дело, если даже и есть? Такой уж я, и изволь с этим считаться — ведь я содержу тебя. А не нравится — проваливай!
О-Най оскорблялся и убегал в свою старую комнатку при салоне, чтобы там выплакаться. Ощущать себя ничтожным и маленьким было ох как больно, особенно если в душе есть хоть капля самолюбия. А оно у О-Ная было, и такое пренебрежительное отношение было ему очень и очень не по нутру. Зиддик давал ему поплакать день-два, после чего приходил с букетиком фиалок — мириться. И самое смешное, ему всегда удавалось вернуть О-Ная, как бы сильно тот ни был обижен. Стоило ему приласкать его, прижать к своей могучей груди и сказать всего-навсего: "Ну, перестань дуться, дурашка" — и сердце О-Ная таяло, стена обиды рушилась, и он возвращался на своё место — в постель к Зиддику, не видя в том ничего для себя унизительного.
Зиддик очень оберегал его, не позволяя никому из своей пиратской команды к нему прикасаться. Мало того, он приходил в бешеную ярость, даже если кто-то из них смотрел на О-Ная, по его мнению, как-то "не так" — за это он мог выбить глаз. Как известно, пираты — грубые ребята, и поначалу они не особо церемонились с О-Наем, но кулаки, пушка и нож Зиддика быстро научили их обходительности. А за посягательство на телесную неприкосновенность О-Ная Зиддик мог расправиться с виновным самым жестоким образом, и поэтому никто не смел делать О-Наю даже намёков. Но и самому О-Наю Зиддик сделал суровое предупреждение:
— Переспишь с кем-нибудь — возьму за ноги и разорву пополам!
Словом, Зиддик ревниво оберегал свою собственность — а он был ужасным собственником, и это не могло нравиться О-Наю, но он был вынужден с этим мириться, потому что бунтовать против Зиддика было не только бессмысленно, но даже опасно. Когда О-Най отваживался высказывать ему такую претензию, Зиддик, если был в хорошем настроении, хохотал, щекотал его, шлёпал по заду и называл лапочкой, а если был не в духе, то просто издавал жуткий рык, топая ногами, бешено тряся башкой и разбрызгивая слюну: это пугало О-Ная до полусмерти. Но следовало отдать ему должное: за всё время их знакомства он ни разу не поднял на О-Ная руку — хотя бы потому, что знал о своей непомерной силе и о том, что мог убить О-Ная одним ударом. Но всё же О-Най немало страдал от его необузданного нрава, особенно когда Зиддику было угодно закатить попойку после удачной вылазки. О-Най жутко боялся нетрезвого Зиддика и его не менее пьяной команды, но был вынужден во время оргий сидеть у него на коленях и терпеть всё — так было угодно его повелителю. Изрядно набравшись, Зиддик обрушивал на него бурные ласки прямо в присутствии всего этого пьяного сборища, а часто всё заканчивалось тем, что он тащил О-Ная в постель и удовлетворял свою похоть на глазах у всех. Это было очень унизительно, но О-Най был не в том положении, чтобы оказывать сопротивление. Любое выражение протеста приводило Зиддика в ярость, и О-Най оставил всякие попытки делать что-то ему наперекор. И всё же Зиддик старался не делать своему любимцу больно, потому что, как ни странно, испытывал к нему своего рода нежность и, несмотря на собственнические замашки, всячески заботился о нём. О-Най всегда был сыт — но не хлебом с водой, а самой лучшей и вкусной едой, которую только можно было раздобыть в Гавани. Не испытывал он недостатка также во фруктах и сладостях, баловал его Зиддик и напитками — отчасти потому что и сам был любителем хорошо выпить. Одевался О-Най со всем возможным изяществом и был очень взыскателен, но щедрость Зиддика не знала границ: он привозил ему горы одежды, и О-Най был волен делать с ней что угодно. Он дошёл уже до того, что не надевал один и тот же наряд два раза подряд, ибо у него были для этого возможности: Зиддик снабжал его тряпками в избытке. Если разобраться по справедливости, то если Зиддик и заставлял О-Ная терпеть много мучений, то вознаграждал за это по-царски.
Но всё же однажды настал момент, когда О-Най почувствовал: с него хватит, и даже более чем. Из одной своей "деловой поездки" Зиддик вернулся не один: он привёз с собой очаровательное существо со смуглой кожей, большими влажными глазами и длинными чёрными волосами, заплетёнными во множество тонких косичек, бряцающее при каждом шаге золотыми браслетами на руках и ногах. Это была юная девушка, ещё почти ребёнок — молодая землянка, купленная Зиддиком за баснословные деньги.
— Я выложил за неё кругленькую сумму, — сказал Зиддик. — Но эта крошка того стоит.