Странник

Он подарил О-Наю ещё немало дорогих украшений и красивых нарядов, но всё это проделывалось им высокомерно и грубо, с оттенком пренебрежения и, сказать по правде, доставляло О-Наю мало радости. Но когда уродливый, дикий и неистовый пиратский капитан протянул ему своей огромной ручищей букетик фиалок, в душе О-Ная что-то дрогнуло. Этот нежный букетик уж слишком не вязался с общим обликом Зиддика — с его огромными тяжёлыми сапожищами, отталкивающей хищной физиономией, в которой было что-то от тираннозавра, грубым хриплым голосом и шишковатой башкой, которая стараниями О-Ная всегда была гладко выбрита, и которую он теперь повязывал чёрной банданой.

— Что это значит, капитан? — спросил О-Най. — Что вы хотите этим сказать?

Ответ Зиддика, впрочем, мало отличался от его всегдашней манеры выражаться.

— А чёрт его знает, что я хочу сказать! Знаю только, что это обычно делается как-то так… — Бухнувшись на колено, Зиддик с пародией на торжественность сказал: — Я, капитан Зиддик, стоя перед тобой вот так — и это при том, что я эдак ни перед одной живой тварью в жизни не стоял! — хочу заявить тебе, мой голубчик, вот что. Обхаживая тебя, я потратил уже дьявольски много времени и чёртову кучу денег, а потому считаю, что нам с тобой давно пора… как это? соединиться. Прошу пожаловать в мои апартаменты, лапочка.

Чем же ужасный во всех отношениях Зиддик всё-таки покорил О-Ная? Он был уродлив, груб и неистов, необузданно вспыльчив и жесток, в нём даже не было ни капли того своеобразного обаяния, которое иногда присуще злодеям — словом, его было абсолютно не за что любить, можно было лишь бояться. Поначалу О-Най и боялся, но каким-то для него самого непостижимым образом кроме страха в его сердце поселилось по отношению к Зиддику что-то вроде восхищения. Он восхищался его силой и тем, как ему покорялись люди, как они перед ним пресмыкались и как выполняли все его приказы. Зиддик был великолепен в своей мощи, и пусть с другими он был груб и жесток, зато по отношению к О-Наю никогда не проявлял злобы. К нему он был неизменно ласков и щедр, ни разу не сделал О-Наю больно и даже ни разу не обругал. Когда он держал О-Ная на своей могучей ручище, как трёхлетнего ребёнка, О-Най испытывал смесь страха и восторга: он удивлялся, что это чудовище было способно на такие проявления нежности. Мало того, Зиддик однажды сказал:

— Если кто-то посмеет тебя обидеть, сразу говори мне. Я от этого гада мокрого места не оставлю.

И это были не пустые слова. Клиенты салона стали заметно сдержаннее — даже те, кто обычно отпускал непристойные шуточки в адрес О-Ная. Все они стали удивительно вежливы, и лишь однажды в салон подкинули открытку, на которой был портрет О-Ная и подпись: "Подстилка Зиддика". Когда заплаканный О-Най показал это творчество своему наводящему на всех страх поклоннику, тот лишь погладил его по голове здоровенной тяжёлой ручищей и сказал:

— Не расстраивайся, лапочка, и не лей понапрасну слёзки. Я найду того, кто это сделал, и они ему ох как отольются!

На это ему хватило двух дней. Через два дня он принёс О-Наю ни много ни мало — голову обидчика в окровавленном пакете. Увидев её, О-Най лишился чувств и был унесён Зиддиком на руках в его роскошные апартаменты — самые лучшие в Гавани. Там он жил четыре дня: спал в шикарной постели с шёлковым бельём, питался исключительно деликатесами и пил дорогое вино — так Зиддик баловал его. Засыпая на его могучем татуированном плече, О-Най чувствовал себя в полной безопасности.

Когда Зиддик улетал "по делам", О-Най знал: тот занимался своим ремеслом. О-Най не идеализировал своего покровителя, он знал, кто Зиддик такой и откуда брались все эти дорогие подарки, которые сыпались на него, как из рога изобилия. И он знал также, что он для Зиддика — что-то вроде любимого питомца, ручного зверька, которого ласкают и любят, покуда он не наскучит. Это его задевало, оскорбляло его самолюбие, унижало его как личность, но при всём этом он всё-таки очень боялся наскучить Зиддику и не хотел потерять его.

Из очередной "деловой поездки" Зиддик возвращался всегда с кучей подарков. У О-Ная скопилось уже столько украшений, что он вполне мог открыть ювелирный магазин, а его гардероб уже не помещался в комнатке при парикмахерской, в которой он жил. Он переехал жить к Зиддику, и он не только жил у него — он жил с ним. Зиддик был нежен и изобретателен, он умел доставить удовольствие, взамен которого О-Най позволял ему делать что угодно. Ему было плевать, что о нём говорили: с тех пор как он увидел отрезанную голову того, кто имел глупость послать ему открытку с обидной подписью, он не боялся слухов.

На вопрос О-Ная: "У тебя есть кроме меня ещё кто-то?" — Зиддик отвечал по-разному, в зависимости от настроения. Иногда он шутливо говорил, что у него таких, как О-Най, наберётся два десятка — нарочно, чтобы позлить О-Ная; в другой раз он клятвенно заверял, что О-Най — его единственная любовь, и что ещё ни к кому он не испытывал подобных чувств. А порой — в дурном настроении — Зиддик рявкал: