Странник

Генри поднял руку, все еще тяжело дыша; машина вкатилась в огромные ворота и, постепенно замедляясь, вздрогнула и остановилась.

В арочном входе соседнего здания появилось несколько фигур – в костюмах и неприметной униформе. Все еще испуганная, Этта открыла дверь и на негнущихся ногах выбралась наружу. Осколки ссыпались с ее наряда, исчезая в снегу, тонким слоем припорошившем землю. Девушка медленно подняла голову, изо рта вырвался молочно-белый пар.

Здание, куда они приехали, язык не поворачивался назвать величественным – настолько неподходящим казалось это слово. Даже «грандиозное» или «изысканное» не передавали увиденное Эттой полностью. В стиле барокко, если судить по бледно-зеленому с золотом фасаду. Огромное сооружение тянулось в обоих направлениях сколько хватало глаз. Статуи женщин и святых взирали на людей с крыши, присыпанные все тем же грязным от сажи снегом. Должно быть, это и есть дворец.

Секундой позже позади первого автомобиля замер второй – с Уинифред, Джулианом и еще одним охранником. На торможении машину занесло, и выглядела она немногим лучше первой. Уинифред едва не вылетела из салона на волне ярости – так она орала:

– Вот скоты!

Джулиан вышел следом, куда менее злой, но намного бледнее Уинифред. Огляделся, заметил Этту, вздернул брови. Произнес одними губами: «Нравится?»

Этта лишь поморщилась и отвернулась обратно к Генри – тот наконец позволил Дженкинсу смести с пальто осколки. К девушке приблизился пожилой мужчина и принялся так усердно кудахтать, бормотать и кланяться, что Этта изумленно отступила. Шумность и живость этого русского вымели у нее из головы все мысли, и она не смогла вспомнить даже те три слова по-русски, которые знала.

Бешеная суета вокруг утихла, словно «морская фигура, замри», когда Генри подошел к Этте и встал у нее за плечом, проследив за взглядом девушки. Его лицо смягчилось, жесткие линии рта расслабились, словно он увидел старого друга.

– Добро пожаловать в Зимний дворец, – объявил Генри.

Неизвестно Неизвестно 12

Николас никак не мог подобрать слов, чтобы попросить женщину повторить. Впрочем, она сделала это сама, закончив тем же девичьим смешком.

– Осмелюсь спросить очевидное, – София была странно спокойна. – Зачем?

– На вашем месте вопросы не задают, – Белладонна не сводила глаз с Николаса. – Только подчиняются. Если жизнь дорога, конечно.

Ноги Николаса приросли к полу, а душа словно освободилась и металась по комнате, налетая на стены. В жизни ему доводилось испытывать жар унижения и бессильной ярости – много раз и во многих местах. Но сейчас… Сейчас его душил неподатливый гнев. Если бы удалось заставить себя двигаться, он бы, наверное, колотил кулаками по ее огромному железному столу, покуда не сломал бы его.

Тонкий кожаный шнурок с Эттиной сережкой на шее теперь казался ожерельем из кирпичей.

– Что это значит? – спросила София. – Хватит говорить загадками!

Она дернулась вперед, но ее остановила вскочившая Селена.

А Белладонна все так же пристально глядела на Николаса. Выжидая.

– Вы… – начал он, когда мозг снова заработал, – хотите, чтобы я убил родного деда? Вы хоть представляете, о чем просите?

Он не сможет убить Айронвуда. И мало ли чего он втайне хотел. Разумеется, во сне он убивал его тысячу раз, тысячей разных способов. Но просыпался далеко не таким радостным, как можно было бы подумать, учитывая страдания, которых натерпелись от Айронвуда все, кого Николас любил. Однако если отбросить все побочное: мучения, ярость, отчаяние, – останется простая истина: убийство старика запятнает его душу и неотвратимо свяжет их, пока Николаса не настигнет его собственное возмездие, и ему не придется отвечать еще и за него.

Насилие для самозащиты, – одно; но это – чистой воды убийство. Душегубство. От одной мысли об этом на языке появлялся ржавый привкус.

– Его или себя, – заявила Белладонна и щелкнула пальцами. Мальчишка сразу перестал прикидываться, что выметает нескончаемую гору осколков и дохлых мух, на самом деле просто подслушивая. Николас успел только обернуться, как тот снова исчез в коридоре. – Скоро ты обнаружишь, что я – единственная, кто может снять кольцо. А чем дольше оно остается у тебя на пальце, тем сильнее его яд будет высасывать из тебя силы.

– Да я просто отрежу палец. Всю чертову ладонь отрежу, если придется, – ответил он, потянувшись за ножом на поясе.

– Валяй, – подбодрила женщина. – С тем же успехом можешь хоть обе руки по локоть отхватить. Ослабленный организм станет поглощать яд еще быстрее. Но, разумеется, никто не мешает тебе убедиться в этом лично. Правда, мне казалось, сперва ты хотел найти кое-кого другого, нет?

Она знает о существовании Этты. Кровь Николаса, казалось, превратилась в желчь. Волна тошноты накрыла с головой так резко, что он с трудом держался прямо, едва не сгибаясь в три погибели. Она знает об Этте.

Ведьма. Ведьма. Иллюзии, ложь, коварство, а теперь… и яд.