Странник

— Иные. А другие кричат, что я молодец, и, может, все обойдется… Черт-те что думают обо мне. Ты ведь знаешь природу слухов. А это только те, кто живет в замке. А сюда многие приезжают — уезжают. Обозы со жратвой, сборщики, солдатня. Каждый день. Представляю, в каком виде это дойдет до других мест… Ну ладно. А вот было бы весело, если бы они действительно захотели жить по-своему. А! Пустое. Если это и произойдет, то уже после того, как я закончу свое земное странствование. А ты поезжай спокойно. К твоему приезду… — вдруг она замолчала.

— Я постараюсь скоро вернуться.

Ответа не последовало.

Он вышел, ничего не видя. Всю жизнь он с чистой совестью говорил себе, что ничем не погрешил против закона, которому служил, но сейчас вдруг эта мысль стала ему противна. Выйдя из подвала, он зашагал по коридору и далеко не сразу сообразил, что пошел не в ту сторону. Судя по запаху, где-то рядом располагалась кухня. Он услышал человеческий голос. Глянул за угол. На узкой боковой лестнице сидела женщина, обхватив колени руками. Он вздрогнул. На ней было платье служанки. Ничего в ней не было похожего на Адриану — круглолицая, с кудрявыми волосами. Она что-то напевала, не замечая Раймунда. Он разобрал незнакомые слова:

Нет, не найти мне дороги,
Чтобы вернуться сюда…

Он уехал. Но тревога за Адриану не оставляла его в течение двух последующих суток в Лауде, где он диктовал условия магистрату (в иное время он бы постарался быть помягче). Что еще они могут придумать? В последнее время слово «обман» не возникало на суде. Это напоминало мошенничество, а подобное обвинение выглядело слишком мелочным для высокого суда. Но от мелкого обвинения — к большому… Он торопился, выехал из города в неурочное время, был вынужден заночевать в Нижней Лауде и в Гондрил приехал утром. Первым, кого он встретил во дворе, был Лонгин. Он шел из конюшни — осматривал лошадей, которых привели для его отряда.

— Ну, что здесь было без меня? — нетерпеливо спросил Раймунд.

— А ничего. Как всегда. Его преосвященство опять пытался прицепиться к ней из-за мужской одежды, а она притянула какую-то святую, не то Маргариту, не то Схоластику, не то обеих вместе, дескать, они поступали так же… Эгей! Ты слышишь?

В морозном воздухе явственно слышался звук рога.

— Гонец? — удивился Лонгин. — От кого бы это?

Решетку еще не успели опустить после приезда Раймунда, и ворота открыли быстро. Во дворе показался на совершенно измученном коне всадник с черным обмороженным лицом. Спрыгнул на снег и, растолкав подбежавших конюхов, прохрипел: «К наследнику!»

— Эй, приятель! — крикнул Лонгин, но тот уже скрылся. — У него на щите золотой трилистник. Герб Меласси. Уж не побили ли их мужики?

Переваливаясь по снегу, он заспешил ко входу. А Раймунд отправился прямиком к себе. Все равно все узнает. Действительно, не успел он скинуть плащ и шапку, как в дверь замолотили с криком «На совет!»

Войдя в зал, он увидел наследника, епископа и Лонгина, а за ним входили Унрик, Теофил, Эсберн и Торвальд.

Епископ Гельфрид дождался, когда все заняли свои места. Унрик, впрочем, тут же вскочил и нетерпеливо спросил:

— Так что произошло?

Гельфрид, выдержав драматическую паузу, произнес только одно слово:

— Вельф.

— Та-ак, — сказал Лонгин и погладил ручку кресла.

— Он же был в горах, — вставил Теофил.

— Он спустился с гор против Черного леса, и через Эйлерт собирался направиться прямиком в Сегирт, который ему пожаловал король. Но теперь он изменил свои намерения. Он идет сюда.

— Зачем? — удивился Теофил.

— Затем, что дурные вести очень быстро распространяются. Он узнал о нашем суде.

— А мы-то сомневались в их сообщничестве! — торжествовал Унрик. — И очная ставка все-таки состоится!

— Не думаю, — тихо ответил епископ. — Одно дело, если бы мы привезли его под охраной. Но он силен, свободен и вооружен.

— Точны ли эти известия? — спросил Филипп. — Может быть, Меласси ошибся?

— Нет. Меласси слышал об этом в Эйлерте. Кроме того, Стиг — этот гонец — сам видел лагерь Аскела в долине Манты. Он скакал, меняя лошадей на наших подставах, а Вельф со своей тяжелой конницей непременно задержится. Стиг уверен, что обогнал его дней на пять.

— Пять даней — большой срок. И, в случае чего, Гондрил со своим гарнизоном может выдержать любую осаду, — заявил Унрик.

Епискпоп поставил его на место:

— Никакой осады не будет. Аскел не посмеет поднять руку на своего сюзерена.

— Он присягал отцу, а не мне, — сказал принц.

— А она-то что скажет, интересно бы знать? — Унрик возвел глаза к потолку. — По-моему, все, что она плела нам про Вельфа, — сплошное притворство. Небось, ждет его не дождется.

— Чтобы удовлетворить твое любопытство, — сухо заметил Раймунд, — нужно просто сообщить ей эту новость. Я берусь это сделать. Уж я-то увижу, обрадуется она или нет.

— Да, прошу тебя, сделай это! Она, похоже, тебе доверяет и не станет притворяться. Торвальд тебя проводит.

— Я и сам прекрасно помню дорогу.