Странник и Шалопай

Временное. А теперь опять «поют» о вечном, но временному и очень переменчивому электорату. Следовательно, приспосабливаются, всасывают полной грудью не Божью благодать, а денежки из бюджета мирской власти. С чего бы это им делать без алчного и корыстного интереса.

Душа и ум Надеждина слились в гармонии и вместе искали правду, ту единственную истину, дающую спасение.

Надеждин стал пробираться сквозь толпу, чтобы сказать батюшке самое главное. Он бы мог крикнуть ему о самом главном, но тогда все вокруг решили бы, что в него бес либо входит, либо выходит, и это было бы чудом. Но Надеждин не видел в своих мыслях никакого чуда. Он молча добрался до батюшки и сказал ему: «Смени первые ряды».

Батюшка прервал свою речь о «послушании» и улыбнулся доброй улыбкой святого. Он тихо сказал, только для ушей Надеждина: «Сын мой, ты не первый поднимаешь этот вопрос. Только не ставь его на голосование. Первые тебя одолеют». Надеждин был рад этим словам батюшки. Батюшка был свой, родной. Батюшка со–звучал мыслям Надеждина.

Батюшка закончил службу и напутственными словами распустил паству. Мужики повалили из храма. Им хотелось курить. В храме остались только женщины. Женщины приступили к замаливанию индивидуальных грехов. Они подходили к каждому лику святого, становились возле него на колени и целовали стекло, прикрывающее лик от их жарких губ. Прикрывать лики святых стеклом было изобретением батюшки. Он заметил, что жадные и жаркие женские губы слизывают с икон не только краски, но грызут дерево, и приказал прикрыть святых стеклом.

Надеждин не очень понимал, за отпущение каких грехов какой святой отвечает, но, глядя на женщин, понял, что они либо сильно грешны, либо просят отпущения грехов с запасом, на ближайшую перспективу. Особенно усердствовали хорошенькие барышни, на которых увядающие женщины посматривали со здоровым недобром. В вопросах женской красоты и зависти благолепие святых не работало даже в церкви.

Надеждин залюбовался этими картинами женской страсти к искуплению грехов и женской «любви» друг к другу. Ему в голову опять непонятно откуда залетела мысль о том, что лесбиянство хуже пьянства. Но эта мысль была уже из высокой политики, той, где царили высшие чины и гомосексуалисты, поэтому и женщины спасались как могли.

Следом за этой мыслью в голову прилетела ещё одна о том, что если бы хоть часть этих женских поцелуев досталась их мужьям, насколько бы они стали добрее и курить бы стали меньше.

Надеждин смотрел на лики святых и думал о том, что интересно бы знать, как надо вести себя в этой жизни, чтобы тебя так любили женщины по вознесению на небо. Кем были эти святые на самом деле. Они только смотрели на женщин и отпускали им грехи, совершённые с другими мужичками или не только смотрели, но и …, а потому молились вместе с ними, замаливая и свои собственные грехи и их заодно. А сколько у них было женщин, если теперь к ним тянутся и губы девочек и губы старух. Теперь уже улыбался Надеждин. Он не смеялся, он и о смехе, дурном смехе, знал многое. Он улыбался простой, совершенно безоружной улыбкой. Его улыбка упёрлась в вопрос: «А всё–таки, кто Богу более мил и угоден: один Вольтер или вся земная религиозная иерархия?».

Глава пятьдесят шестая Надеждин паломник

Надеждина всё–таки влекло паломничество. Но он никак не мог выбрать место, куда бы хотел отправиться. Ходить и ездить туда, куда шли и ездили все, он не любил. Он вообще сторонился любой толпы, любого скопления народа. Многие святые места уже давно стали площадями для проведения массовых демонстраций и траты денег паломниками. У Надеждина столько денег не было.

Надеждин когда–то и что–то слышал о Сирии. Ему даже кто–то сказал, что христианство долгое время называлось сирийской религией. Но в Сирии был добродушный народ, среди которого Иисус Христос находил много своих приверженцев и последователей. А если все с тобой добры и милы, то кого спасать? Иисус отправился искать людей злобных, чтобы спасти их души. И нашёл. Нашёл священников, решающих в храмах свои проблемы, нашёл и ведомых ими овец, готовых за тридцать сребреников распродать всё и всех.

В то место, где был распят Христос, Надеждин не хотел. Он почему–то не сильно верил в то, что люди там исправились. Об этом же ежедневно вещал телевизор, показывая колонны танков и артиллерийских орудий. Но вот в Сирию, заповедную и совершенно неизвестную страну, из которой Иисус Христос начал свой путь на голгофу, Надеждин захотел так, что ему стало просто невмочь.

— Надо же, — думал он, — надо же, что же там за народ такой, если он смог вселить веру в Иисуса, веру в то, что человечество можно спасти. Надо же, Иисус поверил и пошёл спасать. Надо ехать, смотреть.