Читаем Странник и Шалопай полностью

Эта другая национальность вымирала «ударными» темпами, по статистическим данным с 1991 года по 800 тыс. в год. Это были русские по духу, по менталитету. Ударили по правой щеке, подставь левую. Но эта баба, очень похожая на японочку, и ее соратницы были более русскими, по государственности, чем все остальные в этом пристыженном зале.

Эти злые бабы пробились во власть, зацепились за нее и теперь выступали посредниками между ней и народом. Они по российскому властному праву теперь душили народ этой непонятной страны. Странная страна. Закрыты границы или, наоборот, открыты, мозги чиновников все равно в постоянной изоляции, и пример этих базарных баб был очень показателен.

Посредника привлекли телевизионные выкрики, и он минуты две внимательно слушал «расходившихся» бабёнок. Затем, нервно зевнув, сказал: «Видишь этих дур и дураков, они предсказуемы. Обидели их, теперь обижают они. Им сунули бабки, они сняли штаны. Об этом надо писать. Не ныть, а сравнивать. Где аналогии? Где альтернатива? Смотри на этих дур и дураков непонятной национальности и вероисповедания, у которых нет ни семьи, ни Родины, и сравнивай. Бабы и обабившиеся, они везде одинаковы, но в твоем разумении у француженки шарм, у англичанки холодность, у немки порядок. Тебя они как индивидуальности интересуют, как сёстры. Мол, Россия и Франция две старые сестры. Франция игрива, кокетлива, опытна, словом б-ть, всё время учит Россию, что и как делать. А Россия — дура с толстым задом — не успевает увернуться. Ах, уже засадили, ах, почему? Тебе это интересно. А мне похрену.

Мне интересно только то, что в них есть общего: задница, грудь, ножки, губки. Это с ними останется всегда, какой бы дурью они ни занимались. Это основа их предсказуемости. Мне интересны только не меняющиеся элементы, образующие стадо.

Я посредник, я диктатор. Для меня диктатура — рай, потому что я наверху. Демократия тоже рай, потому что в России демократию могут начать строить только «отморозки» от диктатуры, да и то по команде сверху, а там я».

Зазвонил телефон. Он поднял трубку, слегка побледнел. Сказал: «Есть» и положил трубку. Они вышли в коридор.

— Куда — то «жучков» навтыкали, надо проверить. Он дрожал, но не от испуга. Пугать посредника бесполезно и опасно, его даже убить нельзя, на него все и всё замкнуто. Он дрожал от прочитанного, от злости. Оттого, что это были его мысли, но тайные, которые он хотел произнести, но которые некому было слушать. И вдруг он стал слушателем своих собственных мыслей. В голове пронеслись образы своей жизни, третья жена, дети, которым ничего кроме удовольствия не надо, многочисленные просители, пачки денег, сам, вечно не понятно куда и для чего бегущий.

Всё, и за этим больше ничего нет. Ради этого он проживал свою жизнь, а по–простому гробил её на то, чтобы стать самым большим «винтом» в этом стаде? Разве он никогда не задумывался над тем, что можно жить и по — другому? Когда он начал бояться отбиться от стада? Когда стадо подчинило его себе? Но теперь, сейчас он вдруг услышал то, над чем думал сам и на что не мог влиять никак. Эта была не сила, с ней бы он сладил, эта была другая жизнь, от которой он отказался.

Взяв Шалопая за локоть, он произнёс: «Пошли, выпьем чего–нибудь».

Они спустились в «думский» буфет и взяли по 200 граммов коньяку.

— Я посредник, игрок. Я хочу жить нормально и при диктатуре, и при демократии, в аду, в раю.

— То, что ты посредник, с этим никто не спорит. Но быть посредником, в твоем понимании, не так уж и трудно. Для того, чтобы рулить стадом, живущим по давно известным, а главное, установленным другими законам, нужно только внимательно эти законы читать. Но ты не игрок. Ты уже давно проиграл и сдался. Ты посредник в чужой игре. А игрок создает свой мир сам. Он неповторим и индивидуален. Игрок ставит посредников на свою дорогу и пинает их в зад для ускорения. Коньяк согрел обоих, дрожь прошла.

— Ну–ка поясни, кто меня может пнуть в зад, ты что ли?

— Мог бы и я, если бы сам знал, чего хочу. А так как я этого не знаю, то вместо того, чтобы так пнуть тебя в зад, чтобы ты летел, не отклоняясь от заданного мной курса, наоборот, укрепляю тебя в правильности твоих посреднических мыслей. Я не показатель, я еще не игрок — одиночка, я больше «прослойка», из которой они выходят.

Помнишь школьные уроки литературы и стихотворения которые нас заставляли учить: «…одна просторная дорога торная — страстей раба, по ней громадная к соблазну жадная идет толпа. Другая тесная, дорога честная — по ней идут лишь души сильные любви обильные на бой на труд…». Вспомнил?

Перейти на страницу:

Похожие книги

Отверженные
Отверженные

Великий французский писатель Виктор Гюго — один из самых ярких представителей прогрессивно-романтической литературы XIX века. Вот уже более ста лет во всем мире зачитываются его блестящими романами, со сцен театров не сходят его драмы. В данном томе представлен один из лучших романов Гюго — «Отверженные». Это громадная эпопея, представляющая целую энциклопедию французской жизни начала XIX века. Сюжет романа чрезвычайно увлекателен, судьбы его героев удивительно связаны между собой неожиданными и таинственными узами. Его основная идея — это путь от зла к добру, моральное совершенствование как средство преобразования жизни.Перевод под редакцией Анатолия Корнелиевича Виноградова (1931).

Виктор Гюго , Вячеслав Александрович Егоров , Джордж Оливер Смит , Лаванда Риз , Марина Колесова , Оксана Сергеевна Головина

Проза / Классическая проза / Классическая проза ХIX века / Историческая литература / Образование и наука
Женский хор
Женский хор

«Какое мне дело до женщин и их несчастий? Я создана для того, чтобы рассекать, извлекать, отрезать, зашивать. Чтобы лечить настоящие болезни, а не держать кого-то за руку» — с такой установкой прибывает в «женское» Отделение 77 интерн Джинн Этвуд. Она была лучшей студенткой на курсе и планировала занять должность хирурга в престижной больнице, но… Для начала ей придется пройти полугодовую стажировку в отделении Франца Кармы.Этот доктор руководствуется принципом «Врач — тот, кого пациент берет за руку», и высокомерие нового интерна его не слишком впечатляет. Они заключают договор: Джинн должна продержаться в «женском» отделении неделю. Неделю она будет следовать за ним как тень, чтобы научиться слушать и уважать своих пациентов. А на восьмой день примет решение — продолжать стажировку или переводиться в другую больницу.

Мартин Винклер

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза