– Не говори глупостей, – буркнул Хантер. – Через несколько часов шоссе будет под водой. Даже в том месте, где мы стоим, вода будет достигать высоты метров двадцать или больше.
– Об этом я как-то не подумала, – устало вздохнула девушка. – Жаль, что… – начала она, но не закончила.
– Тебя уже не забавляет самостоятельность и эта прекрасная новая действительность? – саркастически спросил Хантер, перебивая ее.
– Ты прав, Росс, – произнесла Марго. – Меня это уже совершенно не забавляет.
– Если мы пойдем пешком, – вмешался Коротышка, – то надо будет нести Хэнкса. Ему становится все хуже, Росс. Я дал ему столько барбитуратов, сколько посчитал безопасным. Он заснул, когда мы остановились, но как только мы отправимся в путь, он, наверняка, снова проснется, ему очень больно.
Дед, хромая, приблизился к ним.
– Прошу прощения, господа, – сказал он, обращаясь ко всем собравшимся.
Повернувшись к Хантеру, он сказал:
– Я уже больше не выдержу в этом фургончике, я не могу там даже расправить ноги.
У Хантера уже вертелся на языке резкий ответ, но Ида опередила его:
– Я могу поменяться с вами местами, но вам тогда придется заботиться о больном. Согласны?
Старик промычал что-то нечленораздельное.
Хиксон бросил им конец троса.
– Прикрепи его спереди, – сказал он Хантеру. – Сможешь?
– Это сделаю я, – сказал Войтович, хватая трос.
– Пожалуй, у вас кончается бензин, – заметил Коротышка.
– Да, мистер Додд, – ответила ему Анна, которая стояла рядом с Рамой.
– Я смотрела на стрелку. Она была на нуле.
– Я сейчас принесу запасную канистру, – сказал Коротышка.
Хантер кивнул. Он почувствовал себя никчемным и беспомощным. Все самостоятельно принимали решения! Брехт, в подобных обстоятельствах, сказал бы что-то смешное и поставил все на свои места, но он не Брехт. Росс взглянул на Марго, высматривающую что-то в далеком море и почувствовал, как в нем закипает желание.
Сэлли и Джейк закутались в одеяла и, для большей безопасности, оперлись локтями о низкое ограждение крыши.
В неполном метре под ними плескались волны, сверкая в свете Странника, диск которого выглядел сейчас как игольное ушко. Джейк дал собственные названия разным видам планеты и «свернувшуюся змею» на диске называл «когтистой лапой», а «треснувшее яйцо» – «небесной лепешкой».
– А мы думали, что нам удастся написать об этом пьесу, – тихо вздохнула Сэлли.
– Да, – прошептал Джейк. – Это был бы фантастический спектакль. Но тогда мы сидели в квартире…
Сэлли посмотрела на черную воду над Манхэттеном, на немногочисленные, небоскребы, кое-где торчащие из воды.
– Посмотри, в некоторых окнах еще горит свет, – сказала она.
– Наверное, на чердаке у них собственные генераторы, – предположил Джейк. – А, может быть, аккумуляторы.
– Как ты думаешь, что там за здание? Сингер Билдинг или Ирвинг Треста?
– Какая разница?
– Я хочу все точно запомнить… и, если это уже конец, то, по крайней мере, знать это сейчас.
– Оставь! Посмотри, у меня есть бутылка «Наполеона». Хочешь глоток?
– Ты очень милый, – сказала она, легко прикасаясь к его холодной руке. У нее самой руки были не намного теплее. Через мгновение она тихо начала напевать, словно боялась, что может своим пением испугать поднимающуюся все выше воду:
Ричард Хиллэри и Вера Карлсдайль лежали на свежем сене, не прикасаясь друг к другу – сено они взяли из небольшого стога, который стоял на более высоком месте Мальвери Хиллс.
«Вчера была солома, – думал Ричард, не в силах заснуть, – а сегодня уже сено. Солома сухая и колкая, как сама смерть. Сено – кисло-сладкое, как жизнь.»
С запада на них посматривал Странник, диск которого снова представлял собой раздутую «X». Эта планета стала им также хорошо знакома, как циферблат часов. Примерно час назад Вера сказала:
– Смотри, двадцать пять минут после «D».
Ричард недоуменно посмотрел на нее и девушка, рассмеявшись, объяснила, что она имела ввиду.
Вечер был теплым. С юго-востока дул легкий ветерок – странный, необычный, возбуждающий…
Казалось бы, что вид огромного водяного вала из Северна, заливающего долину и ров, похожий на грохот при срыве восьмой печати в Апокалипсисе, может совершенно притупить у человека чувства. Но, как Ричард только что убедился, чувства действуют по совершенно иному принципу. Даже наиболее невероятные явления обостряют их и побуждают к деятельности.
А, может быть, это все из-за того, что они устали и измучились. Может быть, они не могут заснуть именно поэтому?!