Странники терпенья

Отец Агафангел машинально поглаживал свою длинную седую бороду, что было знаком его предельного внимания к собеседнику. Ярко-голубые глаза его пытливо всматривались в Андрея, который, слегка торопясь, рассказывал духовнику обо всём, что произошло с ним за последние пару лет. Они сидели на скамейке в глубине небольшого алькова рядом с любимой иконой фотографа, изображавшей святого отца Серафима Саровского. Голос, разносившийся по пустому храму, звучал взволнованно и оттого хрипловато. Отец Агафангел терпеливо, не перебивая, слушал его, любовно отмечал про себя, что виски у Андрея засеребрились. Возмужал, давно уже возмужал его мальчик.

– Так что же, – тихо сказал священник, когда тот наконец закончил, – ты после развода так с ней и не общаешься?

– Нет, батюшка, – покачал головой Андрей. – Вы же знаете, она меня поставила перед выбором – искусство или семья…

– Это я помню, – вздохнул отец Агафангел. – Вопрос – правильный ли ты сделал выбор?

– Кто знает, что правильно, а что нет, – усмехнулся Андрей. – Знаю одно: иначе я не мог.

– Понимаю, – снова вздохнул священник.

Наступила пауза. Оба молчали, каждый вспоминал своё. Звенящая непривычная тишина повисла в храме. Никакие городские шумы не долетали сюда сквозь вековые толстые стены.

– Так что же тебя привело сегодня? – ласково спросил отец Агафангел.

– У меня есть к вам вопрос, батюшка, – нерешительно ответил Андрей.

– Что за вопрос?

Андрей медлил. Никак не мог найти нужных слов.

Священник снова погладил бороду, подождал немного, потом всё же решил прийти на помощь:

– Если я правильно тебя понял, ты на пути к своему лучшему творению, так?

– Надеюсь… – пожал плечами Андрей.

– Так что же не так? Что тебя мучает?

Андрей вскочил со скамьи, сидеть уже не мог. Сверху вниз внимательно посмотрел в голубые глаза духовника:

– Вы знаете легенду о том, как Микеланджело, когда создавал Пьету, убил своего натурщика, чтобы точнее передать предсмертные муки распятого Христа?

– Знаю, конечно, – слегка удивлённо ответил священник. – И что же?

– Вы в это верите?

В голубых глазах заплясали искры. Отец Агафангел улыбнулся. Андрей есть Андрей, всё тот же мальчишка, вечно задающий каверзные вопросы. Разве что с сединой в висках.

– Теоретически я допускаю, что такое могло быть, – неспешно произнёс он вслух. – Но если уж разбираться, то у Микеланджело гвозди вбиты в ладони Христа, а не в запястья, как практиковалось тогда в Римской империи. Так что если бы мастер действительно попробовал распять натурщика, то обнаружил бы, что тело, прибитое таким образом, просто не удержится на кресте.

Андрей задумался. Снова наступила странная звенящая тишина.

– То есть великий поэт ошибался, – сказал он наконец. – Гений и злодейство совместны, не так ли, батюшка?

Искры в голубых глазах священника исчезли. Он ответил не сразу, понимая как важен его ответ для Андрея.

– Полагаю, всё зависит от греха, который берёт на себя творец, – раздумчиво заговорил он. – Если это не убийство, пожалуй, что да, совместны. Понимаешь, Андрей, Пьета вызывает отклик в миллионах душ. Подумай сам, сколько людей такое удивительное произведение может удержать от сумасшествия, депрессии, самоубийства… Известно же, кто спасает одну жизнь, спасает целый мир. Сколько миров можно спасти, создав что-то прекрасное!

Андрей просиял.

– Чему ты улыбаешься? – удивился священник.

– Большое спасибо, батюшка, – слегка поклонился Андрей. – Вы мне очень помогли.

Он уже начал было поворачиваться чтобы уйти, но неожиданно остановился, внимательно поглядел на священника и опять уселся рядом с ним.

– У меня есть ещё один вопрос, – решительно произнёс он. – Известно, что Микеланджело не прибегал к услугам моделей женского пола, да и женские фигуры ему никогда не удавались. Есть мнение, что он был геем…

Андрей осёкся.

– И что с того? – недоуменно спросил священник. – В чём вопрос?

– Если вы допускаете, что он мог распять своего натурщика, – медленно проговорил Андрей, – допускаете ли вы, что он любил его?

И снова, уже в третий раз в соборе повисла тишина. Голубые, пронзительного небесного цвета глаза священника удивлённо и даже с некоторым страхом рассматривали фотографа.

29

Марина сама не понимала, откуда у неё появились силы. Но она ощущала необыкновенный подъём и уверенность. Похоже, что разрезанный палец парадоксальным образом придал ей второе дыхание. Она справится, она должна успеть!

Марина пилила теперь совсем иначе. Ожесточённо, с плотно сжатыми губами. Пилка в её руке нагрелась так, что обжигала. Мозоль на указательном пальце превратилась в кровавое месиво. Средний палец продолжал кровоточить. Но она ни на что не обращала внимания. Она сама сейчас была этой маленькой острой пилкой, которая с каждой секундой всё глубже вгрызалась в стальную плоть наручника. Большая часть пути уже была пройдена, оставалось совсем немного.