Странники войны

– Теперь это неактуально, – бестактно возразил де Лемюр. – Вряд ли Сталину приятно будет вспоминать о минутной слабости, толкнувшей его на это предложение.

– Но важно, чтобы он знал мою позицию.

– Обещаю: узнает, – неохотно заверил де Лемюр.

– Если бы Сталин вновь обратился с подобным предложением, пусть даже потребовав значительных территориальных уступок…

– Не будьте наивными, Борман, – пристукнул полуопустевшей кружкой по столу русский агент. – Не думайте, что в Кремле сидят идиоты, не понимающие, что тут у вас на самом деле происходит. Каково реальное положение вещей. Назовите ваши условия. Чего вы добиваетесь? Политического убежища? Снисходительности, если дело дойдет до международного суда? А до него дойдет, в этом союзники антигитлеровской коалиции будут едины. Гарантию безопасности на тот случай, если вам удастся найти приют в Испании или Латинской Америке, например в Парагвае? Для них там, в Москве, крайне важно знать, на что вы претендуете, рейхслейтер, выдвигайте ваши условия.

– Вы подсказали несколько вариантов. Каждый из которых, при определенном повороте событий, мог бы импонировать мне. Но пока что склоняюсь к мысли, что Борман пригодится Москве здесь, в послевоенном Берлине. В качестве одного из руководителей рейха. Ведь если уж теперь я, по существу, второе лицо Германии, то потом мое имя и мой авторитет… словом, Сталин, Жуков, Молотов могут быть уверены, что в Берлине у них есть свой человек – надежный, верный слову.

Борман умолк, вопросительно глядя на де Лемюра. Ему хотелось как-то расшевелить русского, вызвать на более откровенный разговор, выяснить его истинные полномочия.

– Еще до окончания войны я готов предложить кандидатуры на посты ведущих министров. Этот список можно было бы заранее согласовать. В то же время был бы подготовлен и другой список лиц – которых в первые же дни следовало бы изолировать, поскольку они мешали бы нам устанавливать новый режим. То есть я склонен…

– То есть вы претендуете на пост фюрера? – вновь не дал ему излить душу разведчик.

– Вряд ли первое лицо страны может и впредь именовать себя так, – несколько смутился Борман. – Скажем, на пост президента. Или премьер-министра. При всех тех полномочиях, которыми наделен, например, Черчилль.

– Мне кажется, вы не случайно упомянули Черчилля. Ваше восхождение во многом будет зависеть не только от решения Сталина, но и от мнения наших союзников.

– Если русские войдут в Берлин, что, на мой взгляд, почти неизбежно, – их союзники будут считаться прежде всего с мнением Сталина. Что же касается моей репутации внутри Германии…

– …То это репутация ближайшего соратника фюрера, «преступника номер один», – как уже нередко называют Гитлера в прессе некоторых стран. Поэтому может сложиться впечатление, что вы, господин Борман, всего лишь «преступник номер два». Согласитесь, особых выгод титул этот вам не сулит.

– Но я «всего лишь» руководитель партии, – побагровел рейхслейтер. – Не по моим планам войска вступают в сражения, не по моим приказам истребляли евреев… Что там еще смогут предъявить мне в виде обвинительного заключения?

– Вы забыли о газовых камерах.

– Понятия не имею.

– Вы это серьезно? – опешил де Лемюр. – Мне почудилось, что до сих пор вы были откровенны со мной.

– Только поэтому говорю: понятия не имею ни о каких газовых камерах.

– В конце концов я не юрист, господин Борман. Но даже моего скромного познания юриспруденции вполне достаточно, чтобы убедить вас вовремя позаботиться об опытном адвокате, хорошо знающем международное право и имеющем опыт защиты военных преступников. Впрочем, извините, мы, кажется, отвлеклись.

Выдержав довольно продолжительную паузу, понадобившуюся им обоим, чтобы переварить доселе высказанное и окончательно успокоиться, они еще поговорили о способах дальнейшей связи и возможных вопросах, которые могут возникнуть у московского руководства, и агент поднялся из-за стола.

– Проблем с возвращением в Швейцарию у меня, как я понял, не возникнет.

– Я ведь дал слово. А это слово Бормана, – натужно, почти по-стариковски кряхтя, поднимался рейхслейтер.

– Я к тому, что, возможно, показался вам не самым деликатным и приятным собеседником.

– Для меня важно мнение другого собеседника. Вы знаете, о ком идет речь. Извините, но слабонервие его посредников меня не удручает.

Уже когда они рассаживались по машинам, чтобы направиться в сторону швейцарской границы, Борман, отведя де Лемюра чуть в сторону, неожиданно спросил:

– Позвольте, какой у вас чин?

– Подполковник.

– Скромно. Вы человек состоятельный?

Де Лемюр рассмеялся, и смех его – приятный, бархатно-гортанный – был не наигранным.

– Забыл, что говорить о состоянии у вас не принято. Но все же… На всякий случай… Если действительно поможете мне, в швейцарских и прочих банках у меня найдется достаточно средств, чтобы достойно отблагодарить вас.

– Я больше привык к тому, что меня арестовывают. К подкупам, честно говоря, мне еще только придется привыкать.

53