И Магнус, и его спутник, француз Жак де Лемюр, были швейцарскими гражданами. Их паспорта не вызвали сомнений, а старший пропускного пограничного пункта, к которому они должны возвращаться в сопровождении самого Бормана – таковым было условие господина де Лемюра, имевшего все основания недолюбливать германскую контрразведку, – особо предупрежден не только Борманом, но и личным адъютантом фюрера. От имени своего патрона.
Все это позволяло новоявленным «финансистам» вести разговор в совершенно раскованном духе. Тем более что сама встреча происходила под открытым небом, на небольшой прибрежной возвышенности, в тени трех дубов, из-под которых открывался первозданно красивый, поросший лозняком и камышами плес озера.
– Вы уверены, что нас не прослушивают? – спросил Магнус, едва они уселись за высокий, почти овальный стол, выполненный в форме челна, только, понятно, без углубления.
– Абсолютно, – заверил его Борман, вытирая платком капельки пота. Погода выдалась не из жарких, но какая-то нечисть все же вгоняла партайфюрера в пот. – Тем более, что все те, кто мог знать о нашей встрече, уведомлены, что она состоится в люксе местного туристического отеля. Здесь, в усадьбе моего старого партийного товарища, мы оказались совершенно неожиданно для всех, в том числе и для самого хозяина.
– Да вы прирожденный конспиратор! Низенький, почти мальчишеского роста, худощавый и не в меру жилистый, со взбухшими венами на загоревших морщинистых руках и шее, «финансист» Магнус больше напоминал пастуха из предгорий швейцарских Альп. И хотя облачен он был во вполне приличный городской костюм, однако тирольская шляпа с короткими измятыми полями и широким бантом позволяла предполагать, что он перешел к «финансисту» как бы с чужого плеча. Тем не менее Магнус действительно зарабатывал себе на официальное пропитание мелким служащим одного из банков. Как, впрочем, и Жак де Лемюр. Неинтеллектуальное неаристократическое лицо агента всего лишь позволяло ему удачно перевоплощаться, постоянно работая под неприметного, ни на что не претендующего простачка-клерка.
– В таком случае, можем говорить открытым текстом?
– Можем, – проворчал Борман. – Если только вам есть о чем говорить, – вопросительно взглянул на де Лемюра. – Я имею в виду конкретные предложения.
В отличие от Магнуса де Лемюр выглядел настоящим французским аристократом: высокий, сухопарый, одетый в безукоризненно светлый костюм, над которым старались если не парижские, то уж во всяком случае лучшие женевские портные. Какой национальности он на самом деле, этого не знал, пожалуй, и сам Магнус. Одно было известно достоверно: работает он исключительно на русскую разведку. Связь с Москвой у него самая непосредственная, и потому, с некоторой долей условности, можно было считать, что в данном случае он представляет «интересы» Сталина. Насколько интересы этого диктатора вообще можно было каким-то образом представлять.
– Я бы не сказал, что мы прибыли с конкретными предложениями, – впервые за время их встречи заговорил де Лемюр на неплохом немецком, в котором, однако, просматривался явно нефранцузский акцент. Борман, воевавший в свое время в Эльзасе, способен был уловить это. – Скорее, наоборот, выслушать ваши пожелания.
– Они вам уже известны.
– Лично мне – нет. – При этом де Лемюр мельком взглянул на Магнуса. Но тот лишь непонимающе пожал плечами.
– Мне нужна прямая связь со Сталиным.
– Что, прямая связь?!
– Желательно.
– Как вы себе это представляете, господин рейхслейтер? – не сумел скрыть мягкой, снисходительной иронии разведчик. – Кабель полевого телефона от Кремля до «Вольфшанце»?
– Вы отлично понимаете, о каком виде контактов идет речь, – раздраженно осадил его Борман.
– Но я не уполномочен гарантировать вам прямые контакты, – тоже довольно резко ответил русский швейцарец с французской фамилией.
– Столь категорично? – опешил Борман.
– Я вообще не знаю в этом мире человека, который бы гарантировал вам связь со Сталиным. Будь вы даже премьер-министром советского правительства. Вы, очевидно, плохо представляете авторитет вождя коммунистов.
– Авторитет вашего коммунистического фюрера, господин де Лемюр, мне известен. У меня есть доступ к Гитлеру, должен быть доступ и к Сталину. Возможно, я не совсем точно выразился – это другое дело. Если же быть более точным в выражениях, то суть моего пожелания – знать мнение о моем сотрудничестве с Москвой самого Сталина. Не Молотова, не Берии – именно Сталина.
– Сталин одобряет, – голос у «финансиста» был резким, гортанным. Он явно принадлежал человеку, много раз поднимавшего солдат в атаку. «Уж не из тех ли “испанских интернационалистов”?..» – подумалось рейхслейтеру. Он знал, что в интербригадах республиканцев проходило обкатку войной и за границей немало людей, которые впоследствии стали разведчиками, диверсантами, командирами русских диверсионных отрядов.
– Чем вы можете подтвердить это?
– Хотя бы тем, что мы сидим сейчас за одним столом.
– Этого недостаточно.
– Господин Магнус читал радиограммы из Москвы, которые не оставляют никаких сомнений.