Странники войны

– Нет! Нет! Нет! – начинал он биться в приступе этой богобоязненной ностальгии, опускаясь на колени перед одним из своих зеркальных отражений. – Я не фюрер! И никогда не буду им! Я не желаю быть кем бы то ни было, кроме самого себя, Манфреда Зомбарта!

Пусть для кого-то тот, прежний Зомбарт, мелкий чиновник из магистрата Пассау – придунайского городка, приютившегося в предгорьях Шумавы, на границе между Баварией и Австрией, – казался всего лишь жалким и бесперспективным провинциалом. Но он, Манфред, все еще жил той, своей, жизнью и желал полностью вернуться в нее, пожертвовав не только сомнительным величием облаченного в эсэсовский мундир Великого Зомби, но и облаченного в мундир главнокомандующего сухопутными силами двойника Гитлера.

– Нет! – почти истерично убеждал себя Зомбарт, покаянно становясь на колени перед собственным, но таким до ненависти чужим ему изображением. – Ты никогда не возомнишь себя фюрером! Ты не способен на это! Господи, пробуди меня от этого кошмарного сна! Как угодно накажи меня на этом или том свете, только верни мой истинный облик, дай умереть с собственным лицом!

45

Крамарчуку все еще казалось, что немец стоит прямо над его головой и что их отделяет лишь очень тонкий, нависший над ним и Марией пласт дерна, переплетенного мелкими жилами корешков. В страхе замерев, он не понимал: почему, видя их, немец не стреляет, не кричит свое распроклятое «хенде хох!». В то же время сам он лежал, закрыв глаза и крепко сжав зубы, чтобы сдержаться, не пошевелиться, не застонать, не зарычать от ярости, не нажать на спусковой крючок.

И когда Николай наконец услышал, как действительно, стоя у него над головой, немец сказал: «Ганс, смотри, какой красавец…», нервы его натянулись до предела. Он понял смысл этой фразы по-своему. Еще секунда – и сержант не выдержал бы, рванулся бы из своего укрытия и прошелся по этим фрицам автоматной очередью.

Но очередь из шмайсера гитлеровца прозвучала на несколько мгновений раньше. И, что самое странное, прошла она высоко над оврагом. Стреляли вверх, в небо – Крамарчук сразу же уловил это своим солдатским чутьем. Благодаря какому-то внутреннему зрению, он почти увидел, почти проследил полет этих пуль и только потом открыл глаза.

– Нет, Ганс, он так ничего и не понял, – расхохотался один из немцев. Но это касалось не его, Крамарчука. И конечно же не замершей от страха Марии. – На охоте это, черт возьми, делается вот так…

Еще одна очередь. И снова смех.

– Да ну его к черту! – проворчал стрелявший и выпустил вверх весь заряд рожка.

– Смотри-смотри, он пикирует! – сумел разобрать Крамарчук из того, что сказал тот, другой, стрелявший первым. И добавил еще что-то, однако смысла этих слов сержант не знал.

– Но не потому, что ты попал, а потому, что увидел добычу! Нет, это была не наша дичь. Пусть за ней поохотятся партизаны.

– Сюда бы охотничье ружье, понимаешь, ружье! Разве из этой чертовщины можно попасть в птицу с такого расстояния?

– К машине! Бегом! – послышалась зычная команда то ли офицера, то ли фельдфебеля.

– Смотри: он еще и издевается над тобой! Видит, что королевская охота не состоялась.

Немцы ушли. Переждав несколько минут и убедившись, что вблизи никого нет, Крамарчук и Мария, почему-то стараясь не смотреть друг на друга, выбрались из своего укрытия и сели, прижавшись спинами к склону оврага и подставив лицо ослепительному утреннему солнцу. Мария закинула голову и так, с закрытыми глазами, беззвучно плакала. Все лицо ее было в слезах.

– Ну, чего уж теперь?.. Теперь-то чего? – неумело попробовал утешить ее Крамарчук. – Ушли ведь. Все обошлось. И на этот раз – тоже…

– И на этот… – еле слышно прошептала Мария. – Господи, когда же все это кончится?

– Вместе с войной. Когда же еще?

– Неправда. Это никогда не кончится. Никогда, – прошептала она, покачивая головой. – И война – никогда… Мы уже не способны остановиться. Мы так привыкли убивать друг друга, так привыкли к крови и смерти, что нас уже никто и ничто не остановит.

Осторожно, словно боясь разбудить, Крамарчук обнял ее за плечи. Мария сразу же сжалась в комочек и по-детски доверчиво прижалась к его груди.

– Как же все это произошло? – спросила она, всхлипывая. – По ком они стреляли? Я ничего не могла понять. Я только ждала смерти.

– Я тоже не сразу… понял. Пока не начали палить. Посмотри вверх.

– Ястреб! По-моему, только он и спас нас.

Теперь ястреб парил совсем низко. На какое-то мгновение он завис прямо над ними, словно собрался атаковать, а может, просто хотел сказать им на своем ястребином языке: «Что, братцы, сдрейфили? Молите Бога, что принял огонь на себя». А потом плавно, большими кругами начал подниматься все выше и выше. И казалось, не будет предела этой небесной спирали, как не может быть предела ощущению радости полета.

– Кажется, он охраняет нас, – едва заметно улыбнулась Мария. – Неужели ему действительно хотелось спасти?

– Хотел ли – не знаю. Но спас. Так что спасибо тебе, браток, – скупо, по-солдатски поблагодарил его Крамарчук. – Втроем мы как-нибудь продержимся.

– Хорошо хоть не подстрелили.