Странные сближения. Книга вторая (СИ)

— Я понял, — уголком рта ответил Раевский. Его лицо приобретало синеватый оттенок.

Что-то жаркое, светящееся приближалось к лицу.

1) Турецкие агенты (по крайней мере, двое из них) раскрыли Француза (как? и почему никто из них не удивлён присутствием Раевского с Липранди? О них знали заранее?)

2) Ямщик-шпион завозит нас на станцию. Неучтённые помехи — дождь и, соответственно, другие постояльцы, да ещё и гора всевозможного оружия.

3) Чего хотят турки? Многого, но в первую голову их волнует Зюден: что мы знаем о нём.

4) И где логика? Если есть хоть тень подозрения, что нам известно что-то о Зюдене — нас достаточно убить. Желают знать, что мы уже успели доложить в Коллегию? А зачем, если Зюден сейчас уходит? То есть

5) Или Зюден остаётся по эту сторону границы на свой страх и риск, или…

6) Турки сами хотели бы знать, кто такой Зюден.

7) Бл…

Глаза слезились от близкого огня. Ямщик проносил головню перед лицами пленников.

— Послушай, — голос Раевского был едва слышим, — Пушкин… На том свете навряд ли встретимся… Думаю, ты должен узнать, хоть я и не думал, что расскажу это кому-нибудь…

— Заговорил, — ямщик подскочил к Раевскому и поднял щипцы к его глазам. Раевский свесил голову набок и забормотал что-то бессвязное.

— Бредит, не видишь? — сказал Пушкин. (Губы слушались плохо, всё тело будто ватой набили).

— Никто… не должен был… — шелестел Раевский, закатив глаза.

Да ведь он и впрямь бредит.

— Да что вы думали, я смерти боюсь?! — заорал вдруг Волошин. — Мне сорок лет! Я в прошлую холеру всех родных похоронил! Что, думали, страшно мне?!

— Строго секретно…

Какая странная вещь — человеческое сознание. Под пытками он молчит, а в бреду первый разговорился…

— Убей остальных, — удовлетворённо сказал Исилай. То есть, конечно, сказал он это по-турецки, но догадаться было нетрудно.

— Давно готовились… уже несколько лет… — изо рта А.Р. свисала красная ниточка.

Ямщик бросил щипцы, вынул нож и занёс его над горлом Француза.

Странным образом почти все звуки исчезли. Только флейта с полей высвистывала переливы «дойны».

Под её нервное и торжественное пение время замедлилось; пылинки, носящиеся в золотых лучах, зависли на месте; нож ямщика неспешно близился к шее Александра; и тогда вдруг в вязком, точно студень, воздухе, взорвались окна, из сеней, медленно переворачиваясь, вылетела входная дверь; чёрные, состоящие из одних теней в закатном пламени, отовсюду хлынули в комнату люди; Исилай с ямщиком забились, пойманные в паутину траекторий нескольких десятков пуль; фонтанном брызнули глинчнные крынки и чашки на полках; тела гайдука и итальянца в клочья разворотило дробью; сквозь новые отверстия в стенах рванулось солнце, и, прежде чем последняя пуля завершила полёт, и тела турок коснулись пола, вся комната наполнилась алым и золотым, флейта притихла, и, сквозь её удаляющиеся трели иерихонской трубою донёсся новый пронзительный звук — лучший из всех земных и небесных звуков — срывающийся визг Маруси:

— Х-хуки вверх-х, позох-хники! Стоять морх-хдой в стенку, я дух-ха воох-хужённая!!!

Хрустнули под чьим-то сапогом очки Раевского.

И наступила темнота.

После того, как в глотку Раевского влили полную бутылку рома, он замолк и только периодически говорил сквозь сон: «хм» или «угу».

— Кость не задета, — сообщил Павлуша, старший повар Инзова, перевязывающий А.Р. руку. — Пару недель походит с бинтом, и хоть снова на войну.

— В-вы кто такой? — спросил Волошин. Он сидел на полу, укрывшись шинелью Облепихи-Исилая. Шинель напоминала кровавое решето, но Волошина это совершенно не беспокоило.

— Бывший военный фельдшер, — пояснил Павлуша, затягивая бинты.

— А-а, — протянул Волошин и начал громко икать.

С Липранди возились сразу двое: один накладывал ему шины, второй стриг усы.

— Тьфу! Тьфу, мерзость, тьфу! — Иван Петрович выплюнул попавшие в рот волоски. Голос у него оказался необычно высоким, но звучным. — Кто-нибудь, отлепите Пушкина от барышни, смотреть противно…

Агент Француз стоя у разбитого окна и не обращая внимания на людей, наводнивших комнату, самозабвенно целовался с Мах-хусей.

Липранди поморщился и вновь отключился.

— Пусть его, — Инзов придирчиво разглядывал ружья Карбоначчо, сложенные вдоль стен. — Какие интересные стволы, а. Двуствольное пулевое ружьё. А что, ребятушки, не взять ли нам сей арсенал домой? Тут рублей тыщ двадцать, никак не менее. И Марфуше в радость будет…

— Слыхали, что барин говорит? — Афанасий повернулся к подчинённым и хлопнул в ладоши. — А ну быстро заворачивай и грузи.

— Мэ-эй, — сокрушённо произнёс молодой, щегольски одетый человек, стоящий у двери. — Йатэ щи сэ-нтымплэ, кынд оамень ау много оружия, дар н-ау минте.

Это был Константин Ралли, встреченный войском Инзова в пути и указавший направление к злополучной станции.