Николай Николаевич-младший был не то чтобы не рад, но чувствовал, что легко прожил бы ещё не один счастливый год, не появляясь в трактире «Русалка».
— Сам не знаю, тут есть местный колорит. Выпивка у них не лучшая, но чтобы спиться и умереть — как раз.
Николя вдруг подумал, что Байрон бы оценил такие места. Здесь был дух изгнания, который Саше должен быть особенно близок, а Николя не собирался уступать старшему товарищу. Было заказано пиво для пробы; оно, никому, конечно, не понравилось. Тогда Саша попросил принести чего покрепче; Николя пригубил, задохнулся, медленно выпил и, морщась от дикой горечи, просипел:
— Мне не нравится.
— И мне, — согласился Пушкин. — Сейчас мы с тобой выпьем за скорейшее возвращение к старушке «Клико» и пуншам.
Таким образом в 16.43 был поднят их первый тост.
17.00
. Пробил пятый час пушкинский «Брегет», и выпили за дружбу, благодаря которой так быстро проходит время в беседе.17.02.
И за успехи в любви.Потом Николя помрачнел, на вопросы Александра, в чём дело, не ответил и
17.17.
Выпили за изменниц и кокеток, которые не дают покойно спать добрым гусарам на грешной земле.Пушкин подтвердил, что женщины и впрямь портят сон, но украшают жизнь и пусть продолжают в том же духе; хоть бы любовь и не всегда случалась обоюдной, — на что Николя сообщил, что-де любовь есть яд, а женщины…
17.33.
За отравительниц наших душ.— Je proteste, — поднял руку Пушкин. — Повторяющийся тост.
— Так ведь всё с ними повторяющееся, — заметил Николя. — Всякая новая страсть ничем не отлична от прежней.
— Что же, Nikolas, как ее имя?
— Эльжбетта.
— ??
— Она полячка.
Половой снова предложил пива; на сей раз Николя велел принести, а Пушкин отказался.
— Не буду я пить за твою Эльжбетту. Я ее даже не знаю.
— Я не предлагал, ветренница этого не заслужила.
— В таком случае
17.46.
За рыбаков!— Почему за рыбаков?
— А вон их тут сколько.
Николай Николаевич был уже готов и на тост отреагировал спокойно: за рыбаков так за рыбаков.
18.20.
За нас.Николай Раевский возился над новой порцией закуски, все менее его занимавшей. Мальчик совершенно не умел пить. Неведомы были ему простые истины питейного искусства: закусывать плотно, налегая на горячее, пить только водку после пива, но никак не наоборот, а главное — думать, всё время думать, чтобы не дать мозгу опьянеть.
Аркадий сидит на своем, видимо, любимом месте.
Когда хлипкий чёлн застольной беседы бросил якорь на рыбацкой теме, Пушкин решил, что можно начинать.
Нетвёрдой походкой он подошел к столу, за которым остался один Аркадий, и, споткнувшись, упал на стол; поднялся, цепляясь за рыбака, и радостно объявил:
— Вот! Хороший человек! Большого вам… э-э… улова.
— Ик, — согласился хороший человек.
Тогда Александр наклонился к самому его уху и шепнул:
— Вы — Аркадий Вафиадис? Я к вам от Броневского.
— Правда? — не поверил Аркадий.
И тут над ними нависла расплывающаяся фигура, схватила Аркадия за воротник, подняла и, обернув к себе лицом, произнесла:
— Пора платить.
Зюден? Нашёл? Стоп-стоп-стоп, два помножить на три — шесть, in vino veritas, epistola non erubescit, очнулся русский, перед ним, с приветом нежным и немым стоит черкешенка младая. Cogito, ergo sum. С него просто требуют денег.
— Я — Аркадий!.. — отчаянно, как перед казнью, взглянув на Пушкина, произнес рыбак, затем вырвался из рук трактирщика и кинулся к выходу. Налетел на скамью, упал и тут же был схвачен.
— Пустите его, — попросил Пушкин, видя, как двое половых обшарили Аркадия, денег не нашли и приготовились бить.
— Он не платит третий день, в долг ему больше не дают.
— Он честный человек!
— Шли бы вы, господин хороший.
— Я заплачу за него, — и Пушкин, кинув половым деньги, подтолкнул Аркадия к выходу.
Аркадий обернулся, обратив на Пушкина взор, исполненный неизъяснимой печали, закрыл глаза и уснул.
Воскрешение Аркадия — в Петербурге — всё напрасно! — письмо — новые помощники
Голова ль моя, головушка,
Голова ли молодецкая,
Что болишь ты, что ты клонишься…
Всю вину брал на себя, и ему, к счастью, поверили; генерал Раевский хорошо знал сына и в достаточной мере — Пушкина, чтобы определить инициатора попойки. Скандала не случилось, ибо старый Раевский понимал: юноши тоскуют вдали от света и находят развлечение в том, что доступно.
Аркадий был, при содействии Никиты, спрятан на конюшне.
В пять утра настигло наказание за грехи минувшего дня. Николай Николаевич-старший разбудил Николая Николаевича-младшего и Пушкина и заставил их купаться. Вернувшись с моря, Пушкин выпил полстаканчика рому от головной боли; это не помогло. Скрипя зубами, Француз поплелся в конюшню. Там его встретили Никита и безмятежно спящий Вафиадис.
— Просыпался? — тихо, чтобы не усилилась боль в голове, спросил Пушкин.
— На минуточку.
— Аркадий, вставай. Проснись, полно дрыхнуть… — Александр потряс рыбака за плечо. Тот приоткрыл мутный глаз, сказал «э-э» и снова отключился.