Странные сближения

В светлом пиршестве пируя,

Веселись, пока, кукуя,

Птица грусти средь лесов

Не сочтет тебе годов.

С.Е.Раич

Якушкин снова опьянел, на этот раз крепко и некрасиво: он размахивал письмом перед собою, как флагом, всхлипывал и громко, но невнятно объяснял что-то Охотникову.

— Э-э-бур-бур-бур семёновцы мои! Аэ-эм-ыэ! — только и можно было расслышать. Охотников кивал и гладил Якушкина по хохолку.

— Довели ребятушек, — Орлов вышел из-за стола. — Пойду, Василию скажу.

У Якушкина выпросили письмо, и приглашённый Орловым Василий Львович зачитал части.

* * *

Лучшего из полков его величества больше не существовало. Солдатское терпение выпрямилось пружиной; «ребятушек» вправду довели муштрой. В Петропавловскую крепость под конвоем доставили первую государеву роту, проявившую самовольство, и весь полк взбунтовался. Товарищей потребовали освободить. Успокоить солдат приезжал лично Милорадович, потом явился с угрозами Бенкендорф, но всё было напрасно — утром полк вышел на площадь, без оружия, но с просьбой выпустить арестантов. Апеллировали в основном к тому, что негоже без ведома Его Императорского Величества сажать в крепость личную Е.И.В. роту.

— Что ж вы, орлы! — кричал сорванным голосом генерал Закаревский. — Срам! Вас сам государь на службу благословил, ребятушки! Что теперь — нет больше государева полка?!

Полк стоял вольно, сгрудившись, как базарная толпа.

— Так ведь и не государь наших братьев в крепости запер, — сказал кто-то.

Эти слова понравились семёновцам, но не долетели до Закаревского. Генерал услышал лишь, как зашумел и заволновался полк.

— Вашей вины нет, — сказал Потёмкин, выступая из группы генералов и идя к солдатам с повёрнутыми вперёд ладонями — как к испуганным собакам. — Приедет царь и решит участь роты, а вы расходитесь.

— Никак нет, ваше превосходительство, — ответил из толпы пожилой гренадер. — За друзей мы уж тут как-нибудь постоим.

Закаревский разъярился и стал брызгать слюной, крича:

— Срам! Срам! Стыдно смотреть на вас, мерзавцы!

В это время небольшой отряд семёновцев пробрался к квартире полковника Шварца.

— Окна, окна бей! — кричали усатые герои Отечественной войны, которых полковник два дня назад лично высек. — Вытащим его оттуда, пусть ответит перед судом солдатским!

Шварц не показывался.

Двое молодых гренадеров встали под окном, сдвинув плечи:

— Лезьте, братцы.

По ним, как по приставным осадным лестницам, забрались наверх четверо особенно ненавидевших Шварца. В комнате пробыли недолго, скоро обнаружив, что полковника здесь нет. Со злости посекли саблями кресло и разорвали висевший в углу полковничий мундир, потом открыли дверь ломящимся снаружи однополчанам. Всей оравою стали обшаривать дом. В спальне сидел, забившись в угол, большеглазый худенький мальчик лет десяти.

— Братцы, — повторял он, — братцы, братцы…

— Это кто тебе братец? — капрал Кириенко поднял мальчика за шиворот. — Шварцево семя, на отца похож! Топи его, поганца!

Орущего мальчишку бросили в ванну и стали давить, чтобы тот не высовывал голову из воды.

— Дитё совсем, ваше благородие! — ужаснулся кто-то. — Погубим мальца, гордиться, что ли, будем?

Ротный командир оттолкнул солдат и Кириенко, ожесточённо топящих младшего Шварца, и вытянул полуживого ребёнка.

— Успеем ещё с ним поквитаться, — сказал он, подворачивая мокрый рукав. — Если в отца уродился, на его век вины хватит, подождём.

За домом, в конюшне, глубоко зарывшись в собранную с вечера конюхами груду навоза и прелого сена, съёжившись и давясь, чтобы не кашлять от вони, лежал полковник Шварц.

Через час к дому прибыл Преображенский полк.

Стоящих на площади перед крепостью к тому времени уже окружили и по одному выводили. Арестованные шли спокойно, не сопротивляясь.

На рассвете всех, кроме оставшейся в Петропавловской крепости государевой роты, отправили морем в Кронштадт.

* * *

— …Офицеры допрошены по поводу возможной причастности их к тайным собраниям, — прочитал Василий Львович, и Орлов громко закашлялся, сбив со стола блюдце.

— Pardon, — он скорбно поддел кончиками пальцев крупный осколок. — Спасибо, Василий, давай-ка после дочитаем.

Они на «ты». Давно? Или были на «ты» с самого начала, а я не запомнил? Трезвей, трезвей скорее и думай!

Якушкин сгорбился над столом, обхватив узкие плечи, словно замерзая.

— Прочите ещё, — сказал он еле слышно.

— Полно вам, — Орлов отобрал у Василия Львовича письмо и сложил вчетверо. — Вы уже читали, а мы слишком пьяны, да и Василий своим басом скоро совсем нас измучит.

— Их в Петропавловской без надзора держали, — Якушкин совсем съёжился. Чувствовалось, как мучительно он хочет сейчас исчезнуть из мансарды, из Каменки, и перенестись к своим семёновцам. — Места не хватало, людей не хватало охранять, всех в конвой отправили. Так они стоя! В коридорах! И ни один не вышел, все стояли на одном честном слове своём!