Странные сближения

— Что считать пользой, — Василий Львович поднялся и взял одну из длинных трубок, стоящих в углу. — Кто хочет курить?

— Я, — обрадовался Пушкин.

Николя извинился и ушёл проведать отца, оставленного развлекать старуху Давыдову.

— Пусть общество не сможет действовать, как говорит Иван Дмитриевич, но само по себе оно уже символ, ну. Лучше иметь одно захудалое местечко, где смогут собираться ясные умы, чем не будет никакого.

Для чего этот разговор? — думал Француз. — Все они состоят в обществе, и при этом показно спорят о его существовании. Значит, разговор затеян для нас с Раевским, но зачем? Вербуют нас или проверяют?

(Поверх этих мыслей скользило легко и ровно, как по льду:

  Я помню твой восход, знакомое светило,
  Над мирною страной, где всё для сердца мило,
  Где стройны тополы в долинах вознеслись…

Пушкин написал это за день до приезда Якушкина и компании. Сегодня, умываясь, вспомнил, и теперь стихи вертелись в голове, заставляя улыбаться вдруг от чувства удавшейся строки. А кипариса, умеющего возвращать Французу рабочее настроение, поблизости не было.)

— Раевский в чём-то прав, мы сами уже похожи на заговорщиков, — усмехнулся Охотников. — Тайное общество спорящих о том, стоит ли существовать тайному обществу.

— Прекрасно, — воодушевлённо воскликнул Василий Львович. — Давайте продолжим уже более формально. Что если назначить Пушкина председателем?

— Отказываюсь! — замахал на него Пушкин. — Додумаетесь же: поэта — и председателем.

— Раевского, — Охотников встал за ещё одной трубкой для себя. — Предлагаю сделать председателем Раевского.

Поддержали единогласно.

Раевскому был вручён колокольчик для призыва слуг, тот немедленно позвонил, и прибежал давыдовский Прошка:

— Чего изволите-с?

Прошку выдворили, и Александр Николаевич, напустив на лицо ироническую торжественность («всё и так с вами ясно») объявил заседание открытым.

— Позволите мне? — поднял руку Охотников. (Раевский важно кивнул). — Клубы, в которые мой уважаемый, э-э… собрат Якушкин не верит, непременно нужны, тем более теперь, когда принято говорить о политике в салонах. Невозможно доверять каждому, кто пришёл на такую встречу. Я лично могу привести примеры, когда неосторожное слово, сказанное публично, доводило самого верного патриота до опалы.

— А вы определитесь, — предложил Раевский, — так ли обязательно должны быть разговоры о политике. И вообще, вы изначально принимаете, что тайное общество носит какой-то протестный характер. Что если нет?

Господи, что они хотят от нас услышать?

  (…Там некогда в горах, сердечной думы полный,
  Над морем я влачил задумчивую лень,
  Когда на хижины сходила ночи тень —
  И дева юная во мгле тебя искала
  И именем своим подругам называла.

Никаким именем Мария Николаевна ничего не называла. Они вообще мало разговаривали в Крыму. Это почудилось Пушкину как-то вечером, когда он смотрел, как возникает из-за облаков на тёмном полотне голубой прокол звезды, и думал, что завтра вытащит Машеньку на позднюю прогулку, покажет на звезду и скажет: «Давай назовём её Мария?» Но следующим вечером случился дождь, и голубой звезды не было видно. Потом Александр забыл о своём намерении, а после стало казаться, что он его осуществил.

Странное чувство вызывала Мари в опустевшем сердце Александра. Он не любил её, не желал её видеть, но изнутри по рёбрам скребло что-то вроде сожаления: такая история — и так быстро закончилась.

С трудом заставив себя отвлечься от упоения собственными стихами, Пушкин зачиркал огнивом, раскуривая трубку, и сосредоточился на беседе.)

— А я соглашусь с Иваном Дмитриевичем, — Орлов улыбался, как кот, греясь у огня. — Собираться без дела можно и у меня дома, для этого не нужно создавать клубы.

— А до дела не дойдёт, — тихо вставил Якушкин.

Раевский схватил колокольчик и зазвонил. Вбежал Прошка:

— Чего изволите-с?

— Иди, это я не тебе. Друзья, высказывайтесь по одному. Михаил Фёдорович, вы хотели?..

— Ивана Дмитриевича лучше спросите.

— Говорите, — Раевский указал на Якушкина колокольчиком.