— Этого я не скажу, простите.
— А во-вторых, скажите, делились ли вы этим с Пушкиным?
— Нет. И надеюсь, вы не станете его втягивать в это. Он видит в вас сторонников демократии, по-моему, этого довольно.
— Ох, Раевский, — Орлов оторвался от закручивания усов. — Давайте считать, что этого разговора не было. И разойдемся, поняв друг друга.
— Я могу надеяться, что сохраню нашу дружбу?
— А для чего мы столько пили? Разумеется.
Александр проснулся от голоса Никиты, бубнящего: «да как же их будить, когда они почивают-с, вашблагородие», а вернее, от безумного сна, вызванного этими ворвавшимися в сознание словами. Мнилось во сне, что петербургская знакомая княгиня Голицина на самом деле — переодетая Мария. Она сидела отчего-то прямо в квартире Пушкина и читала вслух его стихи. Читала настолько плохо, что Пушкин вынул из ящичка огромный дуэльный пистолет и хотел застрелиться, но кремень куда-то запропал. Сразу вспомнил, что кремень уронила Адель, когда поджигала комнату. Полез искать под порожек, но тут за спиной раздался мужской голос: «да как же их будить…» и т. д. Пушкин обернулся, и увидел, что Мария-княгиня Голицина и Никита сидят рядом. «Обыкновенно, — сказала М.-кн. Г. — Пулей. По-другому его не разбудишь»; и выстрелила Пушкину в живот. Вот тут Александр и пробудился.
— Да он уже не спит, — Николя отодвинул Никиту и подошёл. — Как себя чувствуешь?
Пушкин высунулся из-под одеяла.
— Э?..
— Вставай скорей, тебя ждут Михаил Фёдорович и остальные.
— Nikolas, — Пушкин снова стал уползать под мягкий покров, — дай хоть умыться, я уж не говорю, выпить глоточек… Сначала твой батюшка надо мной измывался, на купания гнал в пять утра…
— Уже одиннадцать.
— О, господи, за что мне это… — Пушкин сел в кровати. — Ну, что там у тебя?
— Брат попросил тебя разбудить. Орлов уезжать собрался — сегодня утром объявил — и хочет со всеми посидеть.
А.Р. встретил Пушкина у дверей гостиной.
— Горазды вы, однако, спать. Спасибо, Николай. Пушкин, как себя чувствуете?
Александр со скрипом зевнул, думая, что весь род Раевских пришёл в подлунный мир лишь с тем, чтобы не давать поэту Пушкину выспаться.
— Твой брат был свидетелем и худшего похмелья.
— Вот и наш славный Александр Сергеич, — прогремел на всю гостиную Василий Львович. — Вы как считаете — есть ли какой-то смысл в тайных обществах в России?
???
— Как вы сказали?
— Витийствуем, ну, — пояснил Василий Львович. — Михайло уезжает завтра вечером, а с ними Иван Дмитриевич и Охотников. Когда ещё беседовать, как не теперь.
— Куда едете? — Пушкин с трудом нашёл Орлова, сидящего в дальнем конце гостиной у камина и почти полностью заслонённого огромной фигурой дремлющего Александра Львовича.
— В Москву, служба требует.
Александр Львович пошевелился на стуле, тусклым взглядом осмотрел присутствующих, убеждаясь, что ничего существенного не изменилось, и снова опустил веки. Кроме него и уже названных Орлова, А.Р. и Василия Львовича в гостиной был Охотников, верный спутник Орлова, а также Якушкин и Николя; последний, впрочем, заметно скучал и намеревался улизнуть.
— Что вы говорили о тайных обществах?
— Я уверен, что они принесли бы много пользы, — сказал Охотников. — Это мы говорим о том моменте из письма. Офицеров допрашивали касательно их тайных собраний. А дальше Муравьёв-Апостол пишет, что собраний, которые считаются уже почти что масонскими, если вообще не революционными, на самом деле-то не было.
— Ну так что?
— А, вы пропустили начало разговора. Их, конечно, не было, вернее, были, но не тайные. Офицеры собирались вместе с солдатами и учили их грамоте.
— Замечательная практика, — Орлов кутался в халат, вытянув к камину ноги. — Я уже рассказывал о преимуществах ланкастерских школ, какие сейчас устраиваю в Кишинёве.
— …Речь о другом. Будь в России и вправду некое тайное общество, наподобие масонской ложи, но представляющее политические интересы — как вы считаете, полезно ли это?
— Смотря для кого, — холодно сказал Раевский. — Для государства крайне вредно.
— Я спросил Пушкина, не вас.
— Je suis désolée, messieurs, je ne vous comprends pas. Вы будто хотите учредить нечто подобное.
— Нет, что вы, — Якушкин обвёл собравшихся невинным прозрачным взором. — Это всего лишь гипотеза.
— «Союз благоденствия» — не гипотеза, — Раевский сел к роялю и упёрся локтем в зеркальную крышку.
— Возьмите кресло, ну.
— Благодарю, я здесь… Так что, ваш «Союз благоденствия» не таит в себе ничего, кроме христианской идеи?
— А что, по-вашему, он может таить? — поинтересовался Охотников. — Мы пока что не исполняли кровавых культов и столпу-ксоану не молились.
— Дайте, наконец, Пушкину сказать, — Якушкин звякнул ложечкой о чашку.
— Вы спрашиваете, хочу ли я, чтобы такое общество было в России? — Александр тряхнул растрёпанной шевелюрой. — О, да! А вы разве нет?
— Скорее нет, — ответил Якушкин.
— Иван Дмитриевич, я не могу поверить. Вы видите, как страна коснеет, как не хватает нам свободных идей! И ведь это же вы мечтали освободить крестьян, n'est-ce pas?
— Я не утверждаю, что был бы против этого, я лишь хочу сказать, что в России это бесполезно.