Странный дом, Нимфетки и другие истории (сборник)

Утомившийся Хож мирно спал в палатке, его богатырский храп явно диссонировал с красотой и свежестью наступившего июньского дня – увы, последнего в этом году. Яблочкин стал допытываться подробностей общения Дрона с Любкой, но тот только кривил лицо и уходил от прямых ответов. «Нечуткие вы с Хожем люди! – резюмировал Яблочкин. – Только о себе, паразиты, думаете… Этих шалав только так можно было на пятерых развести». Дрон выпил полстакана вермута и философски заметил: «Есть, друг Антошка, такое слово „любовь“! Ты не слышал?». Яблоч только горько поморщился: «Ну-ну, рассказывай мне про это».

Вулич-старший потер переносицу, еще налил себе, сел на бревно и важно заметил единственному слушателю: «Вот примерно такой же эпизод был у меня в деревне лет пять тому назад…». Антуан сплюнул, взял полотенце и потянулся на Сосновое: слушать теперь удачливого Дрона ему не очень-то хотелось. «Да присядь ты, Антон, сейчас вместе пойдем!» – и Вулич, ловко опрокинув в себя содержимое стакана, начал рассказывать старую «бородатую» байку, которую ему самому рассказали в пединститутской общаге пару месяцев назад и которая нас с тобой, читатель, уже ни капли не интересует. Антоша, подумав, сел на бревно и также налил вина себе; в конце концов, у них в запасе день и ночь, все еще переменится к лучшему, а у старших пацанов, действительно, всегда есть чему поучиться.

А Гашик, умненький Гашик сидел на раскидистом корне вывороченной березы, на самом берегу Соснового, и что-то быстро строчил в своем походном блокноте. События минувшей ночи отразились на нем не самым лучшим образом; он был болен, он страдал так, будто не Любку с Надькой, а именно его имели пару часов назад эти грязные «старики» Хож и Дрон. Он даже не смог заснуть, как ни старался, он не смог забыться, даже выпив много больше того, что привык употреблять.

Теперь он сочинял! Да, он не писатель и не поэт, может, это и так; но он все сейчас выразит, он даст этим милым беспомощным созданиям дельный совет, он остановит своим посланием это распутство. «Быть бы нашим девочкам под родимой крышею, если б знать могли они, что творилось с Гри…» с Гашиком.

И наконец… «Сочинил я здорово! – крикнул Гашик, прыгая, – и поможет девочкам песенка моя. Горячо сказалась правда в ней великая, будет эта песенка оправданьем для…».

А вот, кстати, и стишок, который мы сумели записать и доводим до тебя, внимательный читатель:

Девочка-нимфеточка, мне тебя так жаль!
Девочка-нимфеточка, зубки ты не скаль!
Люди похотливые за тобой стоят
И с тобою, бедною, спать они хотят…

Девочка-нимфеточка, ты им не поверь!
Девочка-нимфеточка, быстро закрой дверь
Ты в страну полночную пьяниц и бродяг,
Стонут где несчастные, честь свою отдав.

Девочка-нимфеточка, слушай-ка меня:
Стоит ли Ночь жалкая яркосвета Дня?!

По щекам у Гашика слезы покатились, силы в нем великие разом оживились. Слышал он в душе своей звуки благодатные, в голове роились мысли необъятные – звуки лучезарные гимна благородного… Пел он воплощение счастия свободного!

Воистину, благие мысли – благое дело. Здесь, друг, не стоит смеяться! Тут, читатель, пора и заплакать… ведь ты готов?

Июль 1990 г., осень 1998 г.,

Декабрь 2003 г.

Поездка в Одессос

«Итак, я был тогда в Одессе»

А. Пушкин

«Садясь на унитаз, держитесь за поручень!»

Вагонная мудрость

Нахамизм 1. Вокзальная суета

Старины, то есть молодые люди двадцати с хвостиком лет, стояли на грязном перроне маленького города и отчаянно скучали. Первый из них – полный, с круглым лицом и в очках – имел вид солидный и преуспевающий, звали его Хэнкинс. Второй мэн – довольно высокий, с непропорционально длинными руками, вытянутым лицом и рыжеватой бородкой – был тем типом, жизненное поприще которого было определить довольно трудно. То он казался солидным и сложным, то вдруг становился шаловливым и глупым. Дженкинс (а именно это имя мы для него придумали) был худ, двигался ненормально быстро и любил бездельничать.