Странный мир. Истории о небывалом

Они не видят! Мрачное серое здание, словно три кубика криво поставили друг на друга. Золотой шар то ли еще не привезли, то ли я не могу разглядеть его с такого расстояния. Но не узнать страшное строение невозможно.

Что же делать? С пятьдесят девятого этажа не прыгнешь, а спустившись на лифте, не побежишь неведомо куда. Париж – огромный город, куда больше, чем Ленинград шестьдесят лет назад. Неисчислимое количество квадратных километров застройки, сотни улиц, тысячи домов. Где искать раковую опухоль, впившуюся в город? И захочет ли серое строение показаться чужаку, который уже гонял его когда-то?

Медленно обхожу смотровую площадку.

– Смотрите, дым! Его вы хотя бы видите?

– Да, дым. Скорей всего, какой-то завод. Вредные выбросы в атмосферу еще не уничтожены окончательно.

Несколько лет я занимался охраной природы. Так неужто я не отличу дым из трубы от пожара? Париж горит, но никому нет дела.

Я тоже бессилен. И не то беда, что я чужой здесь. С той поры, как я впервые увидел опухоль, убивающую города, незаметно просквозило шесть десятков лет, а для человека это много. У меня появилась жена, дети, внуки. Я не могу, как прежде, любить девушку в голубом платье: она осталась в далеком прошлом, куда нет возврата. Теперь мне остается ждать и надеяться, что какой-то юный парижанин сумеет разглядеть проказу, разъедающую Париж, спасти свой город и получить награду, которой лишен я: самую прекрасную в мире девушку. Девушку в голубом платье.

Дарид

«В некотором царстве, в некотором государстве жили-были…»

Люди существа стайные, стройно жить не могут и потому сбиваются в шайки, банды, коллективы, а пуще того – в царства и государства. Оттого у них случаются беды и неурядицы, о которых в сказках говорится. Сказок Дарид помнил множество, хотя частенько не понимал, зачем они и о чем в них толкуется. Но раз сказки помнятся, то пусть их. Есть не просят.

Сам Дарид поначалу тоже жил-был вдвоем с папенькой. Дарид был мал, папенька заботился о нем, кормил и оберегал. Потом Дарид вырос, а папенька состарился и начал прихварывать. Теперь уже Дарид заботился о нем, но заботы не помогали, папенька хворал все чаще, а потом его вовсе не стало. С тех пор Дарид, как и полагается, жил-был один.

Хотя Дарид был людского рода, но жил не стайно, а стройно. Из людского бытия помнились сказки, кой-какие рабочие ухватки и кое-что по мелочам. Но главное, конечно, речь: Дарид умел говорить и сильно подозревал, что это умение досталось ему от человечества.

Курум, например, говорить не умел. Хрумкал, грымкал, но членораздельных звуков не издавал. Собой был невысок, но коренаст. Бегал то на двух ногах, а то и на четвереньках и весь был покрыт соловым, на шерсть похожим волосом. Одежды не носил – то есть ничего человеческого в нем не наблюдалось. Дома у него тоже не было; во всяком случае, Дарид о таком не знал.

Курум обитал на лугу, что между рекой и Даридовой рощей. Кроме Курума на лугу имелась стая баранов. Но бараны просто животные, их никто в расчет не принимает. Дарид не был даже уверен, бараны это или овечки. В сказках овечки тоже встречаются. Когда сталкиваешься с настоящим жителем, сразу понятно: это Курум, это Мухляк, а это Чурнан. А тут – ходят какие-то существа по лугу, а зачем и почему – непонятно. Луг – Курумова вотчина, пусть он с баранами разбирается. И Курум разбирался, да еще как! Иногда просто смотрел, как они пасутся, иногда пугал, и тогда бараны шарахались в разные стороны, тряся хвостами. А порой Курум выбирал одного барана и ел его, а остальные, сбившись в кучу, таращились выпученными глазами, и в их взглядах не отражалось ничего.

Главное правило стройной жизни – не лезть куда не зовут, но Дарид недаром был людского рода, главное правило им частенько нарушалось. Но, нарушая букву неписаного закона, Дарид свято блюл его дух. Изредка он подходил к Куруму, что уже было нарушением, и спрашивал:

– Я возьму барана. Можно?

Курум недовольно ворчал, и Дарид понимал, что можно. Было бы нельзя, так и недовольство было бы иным. Когда в позату зиму из Зачащобья набежала стая волков и принялась не разбирая резать баранов, ворчание раздалось такое, что и в Зачащобье слышали. Казалось бы, что волки, что бараны – животные, серые и лохматые, сбиваются в стаи, а разница огромная. Курум драл набежников так, что шерсть летела клочьями, но и волки в долгу не оставались. Дарид наблюдал за сражением и не мог понять, кто кого заест. Вмешиваться нельзя, это не его битва. Потом Дарид с огорчением вспомнил, что хотел попросить у Курума не одного, а двух баранов, потому что ему очень нужны шкуры, но после нынешнего разорения Курум, конечно же, не даст ничего. И еще Дарид подумал, что волчья шкура вполне заменит баранью, а охота – это совсем иное дело, нежели участие в сражении, даже если охота происходит на Курумовой земле во время битвы. Это и вовсе не вмешательство и стройность жизни не портит.