Странствие по дороге сновидений; Середина октября - смерти лучшая пора; Место, где убивают хороших мальчиков; Хризантема пока не расцвела; Старик в черном кимоно; Ниндзя: специальное задание

— Еще бы! После того как я записался в отряд, не спал несколько ночей. Мне было страшно, но потом я преодолел это чувство. И знаешь как? Когда я окончил школу, наш директор подарил мне прекрасное издание «Хагакурэ», сказав, что в этом сочинении я найду ответ на любой вопрос. Когда я не мог спать, я шел в комнату к дежурному и там перечитывал «Хагакурэ». И тогда лучше понял идеи бусидо, лучше, чем в школе… Я заметил, что в «Хагакурэ» иероглифы, обозначающие смерть и сумасшествие, объединены в одно понятие — бешенство, заставляющее идти на смерть. Я понял так: воин не в состоянии совершить по-настоящему значительный поступок, если вначале он не преодолеет себя, решительно отбросив все осторожные доводы разума и самосохранения.

Арима посмотрел на Хаяси ясными глазами. Уже светало. Арима нагнулся и достал из-под кровати сумку, прихваченную из отряда. Он вытащил коробочку для еды, но она была пуста. Арима с сожалением закрыл ее.

Хаяси, возбужденный ночными разговорами, присел рядом с ним. Они не боялись разбудить Кавабэ, который спал тихо, как ребенок.

— Я должен тебе признаться, что мне тоже было страшно, когда я попал в отряд. Были минуты, что я даже сожалел о своем решении, — сказал Хаяси. Признание давалось ему нелегко. Он не привык откровенничать. — Но я обрел спокойствие, подумав о том, что человека все равно ждет смерть. Но смерть на больничной койке от болезни отличается от гибели камикадзе. До последнего мгновения я останусь в полном сознании и буду способен контролировать свои поступки. А тяжелобольному приходится страдать и ждать смерти. Он бессилен что-либо сделать. Это не по мне.

Идзуми Арима дружелюбно улыбнулся.

— Вот и хорошо. Если хочешь спать, ложись. Раз уж ты меня поднял, я подежурю.

— Мне совсем не хочется спать, — сказал Эйдзи Хаяси. — Посмотрю, как будет вставать солнце.

Может ли человек противостоять движению истории, потоку событий, менять его направление? Вернее, существуют ли люди, способные на это? И если да, то могут ли они позволить себе подчиниться течению, вместо того чтобы самостоятельно выбирать направление движения? Вот над чем в ту ночь размышлял адмирал Хомма. Его мысли не носили чисто философского характера — он обдумывал реальную ситуацию. Судя по настроениям в Токио, империя существовала последние часы. «Заговор подполковников», как про себя именовал Хомма задуманный офицерами путч, имел не так уж много шансов на успех. Японцы как нация и в особенности японская армия привыкли повиноваться приказам. И если солдатам скажут, что принято решение о капитуляции, уже никто не сумеет поднять их на борьбу. Абсолютная готовность повиноваться, считал Хомма, лучшее качество японцев. Министерства армии и флота недаром участвовали в составлении школьных программ и учебных методик. Но в данном случае привычка повиноваться грозила обернуться против тех, кто ее воспитывал. И этот фактор казался адмиралу определяющим.

Что же делать, если попытка военного переворота не увенчается успехом? Покончить жизнь самоубийством? Уйти в отставку? Ждать, пока союзники, которые оккупируют Японию, начнут охоту на так называемых преступников, как они это делают в побежденной Германии? — Перечисляя альтернативы, адмирал Хомма даже не взвешивал их положительные и отрицательные стороны. Он отвергал их с порога.

В подчинении адмирала Хомма находилось несколько авиабаз в южной части Японии, укомплектованных морскими летчиками. По приказу Хомма командиры баз, как и командиры отрядов камикадзе, в течение последнего месяца ничего не сообщали своим подчиненным о ситуации на фронтах и вообще о положении Японии в мире. Летчики были полностью отрезаны от источников информации и не подозревали, что страна на грани капитуляции. Эти базы располагали последними исправными японскими самолетами (они поступали сюда прямо с заводов, и большая их часть еще ни разу не участвовала в воздушных боях), достаточным количеством бензина и боеприпасов.

Адмирал принял решение. Если император отдаст приказ о капитуляции, Хомма не допустит его оглашения на авиабазах и в отрядах камикадзе. Напротив, он незамедлительно отдаст приказ о возобновлении активных боевых действий. Американцы, столкнувшись с решительным сопротивлением, решат, что история с капитуляцией — проявление японского коварства, и война начнется опять.

В Токио майор Хатанака отшвырнул охранника, который пытался помешать ему войти в кабинет командующего Восточным округом. Когда тот ворвался, бледный, с налитыми кровью глазами, адъютант командующего незаметным движением положил руку на эфес меча.

Командующий не дал майору возможности открыть рот. Он сразу понял, зачем здесь появился этот обезумевший военный.

— Я ничего не хочу слушать! — закричал командующий. — Уходите немедленно! Вон отсюда!

Майор Хатанака замер, тяжело дыша. Губы его шевелились. Он смотрел на командующего, и адъютант готов был выхватить меч из ножен.

Вдруг Хатанака, как марионетка в театре Бунра-ку, картинно отсалютовал, повернулся и исчез.