Странствия по двум мирам

Его мысли вернулись к человеку в маске, увиденному на пристани. Уж не он ли сейчас пытается разглядеть Тафура с галеры? Разумеется, это не мог быть Фадрике Альварес, сражавшийся в Берберии, разве что он вернулся в Санлукар просить руки Кармен. Однако, вне всякого сомнения, незнакомец с пристани и человек, промелькнувший под окнами его гостиницы, – одно и то же лицо. Это шпион. Но чей? Соперников Медичи? Уж не они ли наслали на него и грабителей? Так кто же они такие? Всего лишь несколько мгновений назад он испытывал безоглядную гордость за своего отца. Но стоило появиться этому призрачному корсару, как он вновь погрузился в раздумья, задавая себе бесконечные вопросы.

Нет. Ни один шпион, если он в здравом уме, не поплывет на корабле, откуда невозможно сбежать. И не станет разгуливать в маске с птичьим клювом, которая не только не скрывает его, но, напротив, привлекает к нему всеобщее внимание даже во время карнавала. С другой стороны, добрая половина команды, включая шкипера, носит черные плащи.

Две тени присоединились к дозорному на носу галеры, указывая ему на большую темную тучу на горизонте. А впереди каравелла все так же рассекала гладь моря, изменившего свой цвет с голубого на темно-синий – возможно, там начинались большие глубины. Тафур расставил пошире ноги, вцепился в перила и перегнулся через борт. Его глаза сразу словно окунулись в сине-голубые, а местами зеленоватые воды, но вот налетела новая волна, с шумом ударила в борт корабля и закрутилась вихрем, прежде чем рассыпаться на мириады брызг.

* * *

Любезная Кармен!

Ты вправе сетовать на то, что накануне я написал тебе столь короткое письмо. У меня нет иного оправдания, нежели усталость, преследующая меня, как оказалось, не только на суше, но и на борту корабля. Именно поэтому я так нуждаюсь в отдыхе и в то же время никак не могу уснуть. Говорят, такое случается с солдатами, попадающими на поле битвы: они не могут лечь спать, потому что все время думают о предстоящем сражении. Я уже лег, и кровать у меня превосходная, ибо принадлежит самому командующему флотилией, и никакое сражение мне не предстоит. Но, несмотря на все это, сна у меня ни в одном глазу.

Я начал рассказывать тебе о Венеции, откуда мы отплыли позавчера, в пятницу. Можно сказать, что я видел ее и не видел, поскольку целый день занимался погрузкой и разгрузкой моих вещей. Рассказывают, что весь город стоит на воде и всякое сообщение по воде же и осуществляется. Разумеется, он стоит не прямо на воде, а на множестве маленьких островков, столь близко расположенных друг к другу, что они выглядят единым целым, хотя их разделяют рукава и протоки, служащие улицами и переулками. Венецианцы именуют их каналами и ездят по ним в особых лодках, называемых гондолами, которыми управляют с помощью шеста. На одной из таких гондол мой багаж был доставлен на пристань, причем я сопровождал его лично, но не из любви к подобного рода прогулкам, как ты можешь подумать, а для того, чтобы не выпускать его из виду. Охранявшие меня люди дона Лоренцо хотели избавить меня от этих хлопот, но я им не слишком доверял, ибо по пути сюда обнаружил у них некие привычки, о коих предпочитаю не распространяться. Хороши же вассалы у столь прекрасного сеньора! В Испании на сей счет выражаются несколько иначе.