Странствия Шута

Мы добрались до приличных размеров города – тут был и постоялый двор, и гостиница, и три таверны. Горожане были уже на ногах. В предместьях мне попалась редкость – часовня Эды. Изваяние богини дремало под снежной мантией, руки статуи были сложены на коленях ладонями вверх. Кто-то отряхнул с них снег и насыпал в горсти просо. На пальцах Эды расселись пташки и клевали подношение. Мы поехали дальше и вскоре оказались на широкой королевской дороге. Не останавливаясь, я мысленно сверился с картой. Эта дорога вела как раз в Солеварню. Самый короткий и верный путь.

Если бы я бежал из Шести Герцогств с пленницами и калсидийскими наемниками, я бы точно не воспользовался им. Любым другим, но только не этим. Я вспомнил слова Шута: тот уверял, что нам ни за что не найти их, что единственный способ вернуть мою дочь – отправиться прямиком туда, куда ее везут. Я бросил в рот щепотку семян карриса, разжевал их. На языке сделалось сладко, пряный и пьянящий вкус мгновенно придал мне сил, в голове прояснилось.

«Самый верный из окольных, самый верный из окольных…» – стучало в голове в такт с копытами Стрелы. Можно было бы и дальше ехать по королевской дороге до самой Солеварни. Если я не замечу чего-нибудь подозрительного, то смогу дождаться похитителей вместе со стражей Венца Холма у захваченного корабля. Или, добравшись до города, двинуть обратно по какой-нибудь из менее наезженных дорог в надежде, что мне повезет. Или обследовать проселки. Я ехал все дальше. Мы миновали развилку. На следующей, решил я, сверну.

Внезапно над головой раздалось карканье. Я поднял взгляд – с неба, расправив крылья, ко мне спускалась ворона. «Да это же Пеструха!» – понял я и приготовился принять ее вес, когда она опустится на меня. Но она не стала этого делать, а полетела по кругу.

– Кр-расный снег! – проговорила она отчетливо. – Кр-расный снег!

Я уставился на нее, а она описала еще круг и полетела в сторону. Я осадил Стрелу. Чего хочет Пеструха? Чтобы я ехал за ней? Но в той стороне нет дороги, только заснеженное поле, а за ним голые березы вперемежку с редкими хвойными деревьями, дальше переходящими в густой лес. Пока я колебался, ворона отлетела далеко, развернулась и, с силой работая крыльями, полетела обратно ко мне.

Я встал в стременах, вытянул руку и окликнул:

– Пеструха!

Но она пролетела мимо, да так низко и близко, что Стрела шарахнулась в сторону.

– Дур-рак! – каркнула ворона. – Фитц – дур-рак! Кр-расный снег! Кр-расный снег!

Я развернул Стрелу.

Давай за ней, – сказал я лошади.

Она мне не нравится.

За ней, – повторил я, и Стрела неохотно подчинилась моей воле.

Покинув широкую и ровную дорогу, мы проломились сквозь колючие кусты и выбрались на крестьянское поле. Снег здесь был глубоким и рыхлым, а замерзшая земля под ним – неровной. Пришлось ехать медленнее, хотя именно теперь мне хотелось мчать во весь опор. Но если лошадь охромеет, она уж точно не сможет скакать быстро. Я постарался обуздать свое нетерпение.

Ворона скрылась под деревьями. Мы упрямо пробирались туда, где последний раз ее видели. Вскоре она вновь вернулась к нам – и вновь улетела вперед. Похоже, на этот раз она осталась довольна, убедившись, что мы следуем за ней. Во всяком случае, больше не ругалась.

А потом мы наткнулись на дорогу. Не настоящую наезженную дорогу, а просто полосу ровной земли, которая начиналась от поля и вилась через лес. Может, ее проложили дровосеки. Или тут гоняли скот на водопой. Пользовался ли кто-нибудь этим путем в последние дни? Трудно сказать. То ли под наметенным за ночь снегом проглядывали более глубокие колеи, то ли мне это только казалось… Как бы то ни было, мы поехали по этой дороге.

Когда мы добрались до первых березок, я увидел то, чего не смог разглядеть с дороги. Издали белая лошадь казалась всего лишь одним из сугробов. Всадника я и вовсе не заметил, пока не оказался рядом с укутанным в меха телом. И только ворона с высоты своего полета могла отследить цепочку алых и розовых пятен на снегу, уходившую глубже в лес.