Странствия Шута

Приблизившись к поляне, где был лагерь, я замер. Прежде чем сделать еще хоть шаг, я внимательно оглядел все, что мог видеть с опушки. Поваленные палатки, прогоревшие костры… Трупы людей – некоторые в солдатской одежде и с ножнами от мечей на поясе, другие в белых шубах. Стая воро́н и три во́рона объедали мясо с костей, не делая разницы между павшими. Лиса отвлеклась было, посмотрела на меня, застывшего в неподвижности, и вернулась к своему занятию – она пыталась оторвать от трупа мясистое предплечье. Две вороны, клевавшие живот мертвеца, сдержанно возмущались, что лиса мешает их трапезе. Лицо падальщики объели до костей еще раньше. К счастью, было холодно, и мертвечиной воняло не сильно. Трупы лежали тут не меньше суток, насколько я мог судить.

Вряд ли это сделала стража Венца Холма. Они бы не успели, да и сожгли бы трупы после битвы, не бросили их так. Тогда кто? Ох, бедная моя Би…

Я медленно начал обходить лагерь по кругу. Пеструха так и сидела у меня на плече. Трое саней, нелепо ярких и вычурных, были брошены на поляне. Их алые борта серебрились от инея. Я мысленно считал трупы. Четыре в белом. Нет, пять. Шестеро солдат. Семеро. Восемь солдат и пятеро Белых. Я почувствовал, как во мне растет разочарование – мне хотелось убить их самому.

Маленького тельца Би или трупа с пышными волосами Шайн я так и не нашел. Я продолжил обход. Девять мертвых солдат. Одиннадцать Белых. Белые валялись тут и там. Из солдат шестеро лежали попарно, словно они дрались и убили друг друга. Я озадаченно нахмурился. Нет, это точно не стража Венца Холма. Я пошел дальше: три мертвых лошади: одна белая, две гнедых. Две обрушившиеся белые палатки. Три палатки поменьше. Три гнедые лошади, привязанные рядом, словно пикет. Одна подняла голову и посмотрела на меня.

Я подбросил воро́ну, сидевшую у меня на плече, в воздух:

– Лети, только тихо.

Она послушалась. Лошадь следила взглядом за полетом птицы, а я скользнул за одну из палаток.

К первой белой палатке я подошел сзади. Дар сказал мне, что живых внутри нет. Присев на корточки, я взрезал ткань ножом. Внутри оказались разворошенные одеяла и меха. И еще один труп. Покойница лежала на спине, раскинутые ноги не оставляли сомнений в том, какая судьба ее постигла. Волосы в полумраке казались седыми. Это точно не Шайн. Итого двенадцать мертвых Белых. Глотка женщины перерезана, кровь запеклась темным пятном на светлых волосах. В этом лагере явно произошло нечто ужасное. И Би была среди всего этого. Я перешел к следующей белой палатке.

Эта обрушилась не полностью. Я прощупал ее Даром и опять-таки не ощутил внутри жизни. Ткань разошлась под ножом с тихим мурлыканьем. Я разрезал стенку крест-накрест и распахнул края, чтобы впустить внутрь свет. Никого. Только одеяла и шкуры. Мех для воды. Чей-то гребень, теплый носок, отброшенная шапка. Запах. Нет, не запах Би – она почти не пахла. То был запах Шун, почти рассеявшийся аромат ее любимых духов. Я расширил отверстие и заполз внутрь. Больше всего духами пахло от одеял, а меховая постель рядом сохранила едва уловимый запах Би. Я схватил одеяло, прижал его к лицу и вдохнул. Запах Би… и нездоровья. Моя дочь больна.

Больна. В плену. И все пропали. Внутри меня хладнокровный убийца боролся с напуганным отцом. Внезапно они слились воедино, и все мои сомнения насчет того, что я могу и должен сделать, чтобы вернуть свое дитя, в тот же миг исчезли навсегда. Все, что угодно. Чтобы спасти свою дочь, я сделаю все, что угодно.

Я услышал звуки снаружи и замер, затаив дыхание. Потом осторожно выбрался из палатки и отошел туда, откуда был хорошо виден весь лагерь. Солдат-калсидиец как раз сложил хворост возле одного из прогоревших костров, того, что рядом с небольшой палаткой. Он опирался на меч. Вот он опустился на одно колено и застонал. Вторая нога у него была туго перетянута повязкой и не сгибалась, так что поворошить угли в костре ему оказалось нелегко. Раненый наклонился и подул на них. Вскоре его усилия были вознаграждены – над костром поднялась струйка дыма.

Отломав несколько веток от хвороста, солдат бросил их в костер. Когда он снова наклонился, чтобы раздуть огонь, его светлые волосы, сплетенные в толстую косу, упали вперед. Он выругался и убрал косу под шапку, чтобы не подпалить.

Внезапно я заметил движение у другой палатки. Оттуда выбрался старик, его седеющие волосы торчали в беспорядке из-под шерстяной шапки. Двигался он с трудом.

– Эй! Хоген! Приготовь мне поесть!

Человек у костра ничего не заметил. Не то чтобы он пропустил мимо ушей окрик старика – скорее он его и вовсе не слышал. Может, от чего-то оглох? Что вообще здесь произошло?

Старик продолжал кричать, все больше повышая голос и раздражаясь:

– А ну, посмотри на меня! Хоген! Сделай мне чего-нибудь горячего поесть. И где все остальные? Отвечай!