Я положил топор, убрал в ножны нож. Стянул перчатки. Достал пращу и тщательно отобранные камни. Отличные камни, круглые. Праща гудит, когда ее раскручиваешь, но негромко. Старик шел и кричал. Я понадеялся, что его крики заглушат гудение. И что я не растерял умения и смогу попасть в цель. Накинув петлю на палец, я вложил камень в кармашек для снаряда и взял в руку второй конец, снабженный узелками. Раскрутив пращу, я отпустил его, и камень отправился в полет. Мимо.
– Промахнулся! – заорал старик и заковылял быстрее.
Я выбрал второй камень. Метнул. Он упал где-то под деревьями.
Хоген уже волок дрова обратно в лагерь, используя мой парадный меч как посох и зажимая концы нескольких длинных веток под мышкой второй руки. Мой третий камень громко щелкнул по дереву. Хоген обернулся на звук. Старик тоже повернул голову, чтобы проследить его взгляд, потом снова посмотрел на меня. И мой четвертый камень ударил его в висок.
Старик повалился на снег. Хоген поволок сучья дальше. Он прошел на расстоянии вытянутой руки от своего предводителя, даже не взглянув на него. Спрятавшись за палаткой, я отступил в лес, и обошел лагерь по дуге. Моя жертва лежала на рыхлом снегу на спине. Старик вяло махал руками, оглушенный, но все еще в сознании. Хоген стоял спиной к нам. Он бросил добытое дерево у костра и в ужасе рассматривал разрезанную палатку и разбросанные припасы. Я метнулся к лежащему на снегу старику.
Он как раз пытался сесть, когда я бросился на него. Старик зарычал и стал шарить вокруг в поисках меча. Это он напрасно. Я был уже рядом и вложил в кулаки всю силу своей злости. Я ударил в челюсть и сразу, не дав ему опомниться, перевернул его лицом в снег и обвязал запястье пращой. Упершись коленом старику между лопатками, я завладел второй рукой. Старик и не вполне пришел в себя от удара, но сдаваться не собирался, понимая, что сражается за свою жизнь. Наконец мне удалось связать ему руки за спиной, крепко стянув тремя петлями предплечья от запястий до локтей. Получилось не слишком изящно, зато выглядело ужасно неудобно. Я надеялся, что не только выглядело. Подобрав меч Верити, я схватил брыкающегося старика за шиворот и поволок прочь. Он уже пришел в себя и поливал меня бранью, причем даже угадал, назвав меня семью различными словами, означавшими на его языке «бастард». Я был только рад, что он так расшумелся. Хоген его не слышит, зато крики заглушают все звуки, которые я производил, пока с трудом тащил пленника по снегу из лагеря.
Я остановился, только когда и палатка, и костер скрылись из виду. Тогда я отпустил старика и встал, упершись руками в колени, чтобы отдышаться. Сколько времени в моем распоряжении? Возможно, скоро вернутся остальные наемники. А может, и не вернутся, если стража Венца сделала свое дело. Еще могут объявиться Риддл, Лант и Персивиранс. А могут и не объявиться. Вполне возможно, что они выбрали прямую и короткую дорогу в Солеварню. Выбросив эти мысли из головы, я опустился на корточки рядом с пленником и закрылся от Дара. Мне не хотелось делать это, поскольку без Дара я не мог ощутить приближение врагов, пока не станет слишком поздно, однако это было необходимо. Я не смог бы сделать то, что должен был сделать, если бы улавливал чувства старика.
– Ну вот. Теперь мы поговорим. Можем по-хорошему, можем по-плохому. Расскажи мне все, что знаешь о бледных людях. Все, что помнишь о том дне, когда вы напали на мой дом. А главное – все о женщине и ребенке, которых вы оттуда похитили.
Он снова принялся ругаться, не слишком изобретательно. Когда мне надоело его слушать, я взял горсть снега и вдавил ему в лицо. Он заорал и стал отплевываться, и я добавил еще снега и еще – пока он не умолк. Я сел на пятки и стал ждать. Старик замотал головой, силясь сбросить снег. Талые струйки текли по его раскрасневшимся мокрым щекам.
– По-моему, это слишком неудобно. Не желаешь поговорить со мной теперь?
Он поднял голову и плечи, словно пытаясь сесть. Я уложил его обратно и покачал головой.
– Нет. Не дергайся. Расскажи мне все, что знаешь.
– Мои люди вернутся и порежут тебя на куски. Медленно.
Я перешел на калсидийский:
– Они не вернутся. Половина лежат мертвыми в лагере. Единственный живой из оставшихся не видит и не слышит тебя. А с теми, кто сбежал, уже разобралась королевская стража. Или они все-таки добрались до Солеварни и обнаружили, что корабль их там уже не ждет. Хочешь жить? Расскажи мне о пленницах, которых вы захватили.
Я встал и уперся острием меча Верити ему под дых. И навалился на клинок – недостаточно сильно, чтобы меч проткнул меховую и шерстяную одежду, но достаточно, чтобы старик ощутил боль. Он заорал и засучил ногами, но потом вдруг обмяк на снегу и упрямо поджал губы. Это не произвело на меня впечатления.
– Если не хочешь говорить, то ты для меня бесполезен. Я прикончу тебя и пойду за Хогеном.
Над головой у меня раздалось громкое карканье, и вдруг на плечо мне опустилась Пеструха. Наклонив голову, она посмотрел на пленника блестящим черным глазом и радостно заявила:
– Кр-расный снег!
Я указал на ворону: