Странствия Шута

– Не знаю! Той ночью все пошло наперекосяк. А все этот проклятый Хоген. Он ныл и клянчил, чтоб я дал ему бабу, прямо как пес подачку со стола просит. Ну, я и дал. Такую, какой он заслуживает. Она здорово визжала. Кто-то привел колдунишку посмотреть. Он и глазел. А потом та старуха… Двалия… прибежала и давай орать, что мы не мужчины, что у нас нет чести… – Он скосил на меня глаза. – Я больше не мог ее выносить. Двое моих людей схватили ее, потому что она бросилась на меня и хотела лицо расцарапать. Ну, я и посмеялся над ней, такое уж она была посмешище – парни ее держат, а у нее сиськи и живот ходуном ходят, как студень. Я говорю: а давай мы покажем тебе, какие мы мужчины. Мы стали ее раздевать. И тогда… все и случилось. Страх. Наверное, это парень наколдовал. Он был больше к ней привязан, чем к нам. Он вывалил на нас весь свой страх. Все этот ужас почувствовали. Бледные давай вопить. Прыснули в разные стороны, как кролики. А эта Двалия… Она кричала на них. И на колдунишку кричала. Чтобы он забыл все, что мы ему обещали, меня забыл и вернулся на путь.

Он повернул ко мне голову. Седые волосы, выбившиеся из-под шапки, липли к его мокрым щекам.

– Мои люди забыли меня. Я стоял и выкрикивал команды, а они бегали мимо, словно меня нет. Они отпустили Двалию. Наверное, она для них невидимкой сделалась. Она подозвала колдунишку, и он притащился к ней, как побитая собака.

Старик снова покачал головой, лежа на снегу:

– Никто меня не слышал. Один налетел на меня, вскочил и дальше побежал. Мои люди гонялись за бледными. Они словно обезумели. Лошади сорвались с привязи. А потом… потом мои люди стали сражаться друг с другом. Я кричал, приказывал… Они не слушались. Не слышали. Не видели меня. Мне оставалось только смотреть. Мои люди, мои лучшие воины, с которыми мы сражались плечом к плечу четыре года… Убивали друг друга. Не все, нет. Некоторые бежали. Парень свел их с ума. Сделал меня для них невидимым. Наверное, колдун с Двалией не понимали, что только я и мог держать свой отряд в узде. А когда я вышел из игры… Двалия бежала, бросив остальных на произвол судьбы. Я так думаю.

– Женщина и ребенок, которых вы похитили из моего дома. Что они делали в это время? Бледные удерживали их в плену? – Он улыбнулся, и я приставил нож к его горлу. – Расскажи, что ты знаешь.

– Что я знаю… и знаю очень хорошо… – Он твердо посмотрел мне в глаза и перешел на шепот. Я наклонился, чтобы разобрать. – Я знаю, какая смерть пристала воину!

И он бросился вперед, чтобы мой клинок вспорол ему глотку. Но я отдернул нож и спрятал его.

– Нет, – любезно ответил я. – Ты пока еще не умрешь. И не умрешь как воин.

Я повернулся и пошел прочь, оставив его лежать связанным, как свинья, предназначенная на заклание.

Он с шумом втянул воздух и заорал:

– Хоген!!!

Я уходил от него, меч Верити был при мне. А старик пусть себе орет, сколько вздумается. Я погрозил ему пальцем и повернулся к следующей намеченной жертве. Меч или топор? Нет. Только меч Верити будет правильным оружием.

Хоген вглядывался в лес в той стороне, где далеко за деревьями проходила дорога. Выходит, он ждет, что остальные вернутся. Что ж, нет смысла мешкать до тех пор, пока врагов станет больше одного.

Годы тихой работы убедили меня, что лучше всего застать жертву врасплох. Обнажив меч, я бесшумно крался к нему. Что заставило его обернуться? Возможно, то шестое чувство, что со временем появляется у воинов, – что-то вроде слабого проявления Силы или Дара, а может, того и другого вместе. Так или иначе, застать его врасплох не удалось.

Если к жертве не получилось подобраться незамеченным, то отличным выходом будет пригрозить мечом человеку, не способному стоять прямо, кроме как опираясь на клинок, украденный из моего дома. Увидев меня, Хоген отбросил топорик, подхватил меч, воткнутый в снег, и направил его на меня. Я стоял неподвижно, глядя, как он пытается держаться ровно, опираясь на одну ногу. Я улыбался ему. Он не мог драться со мной, пока я не окажусь слишком близко. Не мог ни наступать, ни отступать, кроме как опираясь на меч, как на посох. Я стоял и смотрел, пока он не опустил меч, так что острие его уткнулось в снег. Хоген попытался сделать вид, будто вовсе не опирается на него.

– Что? – зло спросил он.

– Ты ограбил меня. Верни украденное.

Он вытаращился на меня. Я тем временем разглядывал его. Он был хорош собой – белые зубы, ярко-голубые глаза. В две аккуратные пшеничные косы вплетены несколько амулетов. Тут я понял, кто передо мной, и все волосы на моем теле встали дыбом. «Красавчик», который насиловал женщин в моем доме. Это он набросился на Шайн, а потом на него навалились бледные. А теперь он у меня в руках.

– У меня нет ничего твоего.

Я покачал головой:

– Ты сжег мою конюшню. Ты шел по моему дому, круша все мечом. Ты отобрал этот клинок у моего кузена Ланта. Ты насиловал женщин в моем поместье. И ты уехал оттуда с женщиной и ребенком. Верни их.