Странствия Шута

Я приложил нож к нижнему краю его левой глазницы. Он затаил дыхание и замер, думая, что это лишь угроза. Глупец! Я провел ножом от глазницы до челюсти. Брызнула кровь. Хоген заорал и шарахнулся от меня. Его глаза закатились, он изо всех сил старался не потерять сознание. Но я-то знал, что это не зависит от силы воли. Нужна лишь достаточно острая боль, и кто угодно лишится чувств. Я не хотел, чтобы он терял сознание, мне нужно было, чтобы он боялся меня. Я наклонился и приставил нож к его паху. Теперь он знал, что я не угрожаю попусту.

– Нет! – завопил он.

– Расскажи мне только о женщине в красном платье и ребенке, который был с ней.

Он сделал три медленных неглубоких вдоха.

– Правду, – предложил я и чуть надавил на нож.

Я всегда держал ножи заточенными очень остро. Острие пропороло ткань штанов.

Он попытался отползти. Я надавил сильнее, и он замер.

– Расскажи мне все, – посоветовал я.

Он скосил глаза на свою промежность, дыша быстро и неглубоко.

– Там, в доме, были девочки. Пэндау их любит. Он поимел одну, может, и больше. Но вряд ли убил кого-то из них. И мы не увезли ни одной. – Он вдруг нахмурился. – Мы почти ничего не взяли в доме. Я прихватил меч. Но пленников взяли только двоих. Мальчика и его служанку. Больше никого.

Я видел по его глазам, как он все больше теряется, пытаясь восстановить события так, будто в них не было Эллика.

– Где мальчик и его служанка?

Мой нож расширил прореху в его штанах.

– Мальчик? – переспросил он, словно забыв, о чем говорил только что. – Мальчик сбежал. Вместе с остальными. Они разбежались с визгом кто куда.

– Постой. – Я жестом велел ему помолчать. – Расскажи мне в точности, что произошло, когда вы потеряли пленников. С самого начала.

Я поднял нож, и Хоген протяжно, прерывисто вздохнул. Но я подскочил ближе, проворно, как кот, и приставил нож к нижнему веку на не тронутой пока стороне лица. Он вскинул руки, чтобы заслониться.

– Не делай этого, – сказал я и заставил его лечь спиной в снег.

Я порезал ему щеку. Неглубоко, но достаточно, чтобы он тоненько завизжал.

– Тише, – посоветовал я. – Рассказывай.

– Была ночь. Мы напились. Праздновали.

Неужели он думал, что сможет что-то утаить от меня?

– Что праздновали?

Он запыхтел:

– Мы захватили пленника. Он мог колдовать. Мог делать нас невидимыми.

Он умолк, пытаясь собрать воедино обрывки воспоминаний.

– Я ненавижу тебя, – добродушно сообщил ему я. – Мне нравится делать тебе больно. Ты ведь не хочешь давать мне повод снова пустить тебе кровь? – Я наклонил голову и искоса посмотрел на него. – Насильник не должен быть красивым. Насильник должен ходить без носа. И ушей.

Он торопливо заговорил:

– Мы захватили этого дохляка. Мужика, который выглядел как мальчишка. Виндлайера. Он умел заставить забыть. Мы отобрали его у бледных и убедили пожить в свое удовольствие. Использовать магию для того, чего ему самому, небось, хочется. Мы хотели, чтобы он решил, будто мы ему друзья, хотели ему понравиться. И у нас получилось. Он был нам дороже, чем все они, дороже любой награды, которую они могли нам дать. Мы собирались вернуться в Калсиду и продать их в рабство, оставить только колдуна.

За этой историей явно крылось что-то еще, но мне это было неинтересно.

– Итак, вы веселились. Что случилось потом?

– Мне захотелось женщину. Мне ни к чему было даже просить. Они были нашей добычей, мне полагалась доля, а баб было много… Но мы не имели их… – И снова он растерянно умолк. Забыв Эллика, он не знал теперь, почему они выполняли приказы женщины и почему он не мог их насиловать. Хоген озадаченно нахмурился. – Мне пришлось взять самую страшную. Ту, насчет которой мы все даже сомневались, баба ли она вообще. Но она была единственная… – Он снова замолчал.

Я дал ему собраться с мыслями.

Он продолжил:

– Она начала орать, когда я еще даже не прикоснулся к ней. Она отбивалась как бешеная, пока я раздевал ее. Не дергалась бы, мне бы не пришлось… Я ж не делал с ней ничего, кроме того, для чего бабы предназначены. Это бы ее не убило! И кто-то привел Виндлайера, чтобы посмотрел и подождал своей очереди. Наверное. Не знаю. Что-то произошло. Ах да. Баба, старая и жирная, мы хотели поиметь ее… Но потом… И все посходили с ума. Мы гонялись за ними, мы охотились на них, и кровь… А дальше мы обратились друг против друга. Против своих товарищей по оружию. Мы делили хлеб и сражались плечом к плечу все последние четыре года. Но тот, кого она привела, тот, который мог сделать нас невидимыми для крестьян… Он обратился против нас и заставил забыть боевое братство. Я помнил только, как другие плохо ко мне относились, как жульничали в кости, как ели сверх своей пайки или брали себе бабу, которую я хотел. Мне хотелось убить их всех. Я убил двоих. Двоих своих товарищей. Двоих из тех, кому я клялся в верности. Один достал меня мечом и ранил в ногу, прежде чем я убил его. Чриддик. Вот кто это сделал. Я знал его пять лет. Но я дрался с ним и убил его.