Странствия

С этими словами он провел меня к крытым соломой амбарам, служившим ему арсеналом, и стал показывать то, что у него там имелось; всего этого оказалось так мало, что можно было бы сказать — не было даже необходимого для того, чтобы защищаться от нашествия ста тридцати судов со столь воинственными людьми, как ашенцы, турки и малабарцы. И тут с великой печалью, как человек, желающий излить свою душу, поделиться своим горем и вызвать сочувствие к своему унизительному положению, он стал мне перечислять то, чем он располагает. Он сказал мне, что у него сейчас пять тысяч воинов ару, но ни одного иноземца, затем сорок мелких орудий, от фальконетов до полевых, в число которых входит бронзовая пушка, купленная им некогда у одного португальца по имени Антонио Гарсиа, королевского казначея из крепости Пасен, которого впоследствии Жорже де Албукерке ^{104}приказал четвертовать в Малакке за то, что тот переписывался с королем Бинтанским ^{105}, замышляя какое-то предательство. Он мне также сказал, что у него сорок мушкетов, двадцать шесть слонов и пятьдесят лошадей, чтобы охранять страну, и десять или двенадцать тысяч обожженных палок с отравленными остриями, которые они называют салиге ^{106}, примерно пятьдесят пик, большое количество выкрашенных в красную глину щитов для защиты тех, которые будут сражаться в окопе, тысяча горшков с негашеной известью, чтобы при бое на небольшом расстоянии заменять горшки с порохом, примерно три или четыре ладьи, наполненные каменной дробью, и прочие жалкие и ничтожные сродства, совершенно недостаточные, чтобы спасти их из тяжелого положения, в котором они оказались: один вид их говорил, как нетрудно будет врагу завладеть этим государством.

Король спросил меня, что я могу сказать об изобильных этих боевых припасах, которые он хранил в своем арсенале, и хватит ли их, чтобы встретить непрошеных гостей, и я ответил ему, что с избытком хватит, чтобы угостить их на славу. На что он, подумав немного, покачал головой и сказал:

— Не сомневаюсь, португалец, в том, что если бы ваш король только знал, что он выиграет, если я не потеряю своего королевства, и что потеряет, если Ару отберут у меня ашенцы, он бы немедля исправил давнюю оплошность своих, не видящих ничего, кроме собственной корысти, и погрязших в жажде наживы комендантов, кои дали этому злодею так окрепнуть и приобрести такое влияние, что, боюсь, когда ваш король спохватится и захочет обуздать его, как бы не оказалось слишком поздно и ему не пришлось расплатиться за это весьма дорогой ценой.

Когда я попытался оспаривать его слова, произнесенные с глубокой печалью, он разбил все мои возражения, приведя несколько столь ясных доводов, что с той поры я уже не дерзал больше с ним спорить, ибо понял, что жалобы его совершенно основательны. В частности, он указал мне на многие весьма безобразные и преступные дела, в которых были замешаны разные лица, но о которых я сейчас не собираюсь говорить, ибо это не входит в мою задачу и я не намерен обличать чужие грехи. В завершение нашей беседы король сказал, что у нас чрезвычайно мягко наказывают виновных в подобных преступлениях, а великие милости, коими осыпают некоторых, совершенно несоразмерны с их заслугами, и прибавил, что королю, желающему исправно выполнить все обязательства, налагаемые на него высоким его положением, и желающему оружием завоевать и удержать за собою народы, живущие в таком отдалении от его страны, карать злых столь же необходимо, как и награждать добрых. Но если беззаботность или слабость во взыскивании с преступников король почитает милосердием и его подданным это становится известно, они немедленно начинают беззастенчиво использовать эту его слабость, и тогда все заморские завоевания его доходят или могут быть доведены до состояния, в котором мы видим сейчас Малакку.