Странствующие маски. Итальянская комедия дель арте в русской культуре

Но кто бы мог вообразить, что здесь еще не все об Акакии Акакиевиче, что суждено ему на несколько дней прожить шумно после своей смерти, как бы в награду за непримеченную никем жизнь. Но так случилось, и бедная история наша неожиданно принимает фантастическое окончание. По Петербургу пронеслись вдруг слухи, что у Калинкина моста и далеко подальше стал показываться по ночам мертвец в виде чиновника, ищущего какой-то утащенной шинели, и под видом стащенной шинели сдирающий со всех плеч, не разбирая чина и звания, всякие шинели… [Гоголь 1952,3:169].

Этот неузнаваемый, жаждущий мщения Акакий напоминает задиру Пульчинеллу, который вершит возмездие, разуверившись в социальной справедливости и потеряв доверие к представителям закона. Именно о таком Пульчинелле пишет в 1852 году французская писательница Жорж Санд, отмечая, что в неаполитанских фарсах действуют два полностью противоположных Пульчинеллы, один из которых – мстительный задира:

Пульчинелла олицетворяет собой преуспевшего бунтаря; он отвратителен и ужасен, суров и мстителен; ни Бог, ни дьявол не заставят его дрогнуть, когда он размахивает своей страшной дубинкой. С помощью этого оружия, которое он невозбранно обрушивает на плечи своего хозяина или на головы чиновников, он бесповоротно вершит личное правосудие, мстя за ущербность и несправедливость правосудия официального [Sand 1915: 112].

Подобное раздвоение личности Пульчинеллы нередко вводило в заблуждение итальянских зрителей, которым трудно было понять, какой же из Пульчинелл настоящий. Определенное недоумение испытывают и читатели «Шинели», поскольку агрессивные действия призрака Акакия Акакиевича не имеют ничего общего с его робостью и скромностью при жизни.

Этимологические связи между словами и каламбуры играют важную роль в повествовании. Так, в ранней редакции Гоголь пишет:

В департаменте податей и сборов или, как любят иногда называть его чиновники любящие поострить, подлостей и вздоров… да не подумают впрочем читатели, чтобы это название основано было в самом деле на какой-нибудь истине, ничуть, здесь всё дело только в этимологическом подобии слов. Вследствие этого департамент горных и соляных дел называется депар.<таментом> горьких и солёных дел и тому подобное [Гоголь 1952, 3: 450–451].

Эйхенбаум подчеркивает основополагающее значение словесных каламбуров в гоголевском повествовании: «Значительную роль в повествовании играют каламбуры разных видов. Они построены либо на звуковом сходстве, либо на этимологической игре словами, либо на скрытом абсурде» [Эйхенбаум 1918: 7]. Эйхенбаум уделяет особое внимание гоголевским именам и фамилиям, равно как и концепции звукового жеста, часто используемого писателем. Тем не менее Эйхенбаум акцентирует свое внимание исключительно на русско-украинских каламбурах, не предполагая наличия в тексте русско-итальянских каламбуров. Текст «Шинели» содержит множество скрытых русско-итальянских каламбуров, этимология которых до сих пор не изучена.