Страшная дружба

Зал гудел в ожидании захватывающей схватки между кубишмаками Шмармании и разбугаями Бушмингола, зрители сыпали семечками и проливали на ступеньки липкое пиво, заранее изгалялись в насмешках и колкостях – пока вместо спортсменов издевались над болельщиками противного лагеря. В верхних ложах обустраивались с удобствами персоны чуть более важные, чем станковые рабочие и разносчики, чем водители звездных грузовозов и собиратели открыток с рисованными женщинами. Там, на высоком балконе, расположился тощим телом остроумный и злой фармацевт по имени Кахма, а сбоку к нему пристроился журналист и просто хитрый негодяй – человек без имени, который надеялся на компетентные и небанальные комментарии. Позади них и чуть повыше сидел генерал, поженившийся недавно не на ком-нибудь, а на самом себе – и уже объявивший себя вдовцом, а сбоку от него ютился придворный поэт Шмармании, великий острослов и тугодум Певций Лохма, с женой, тоже Лохмой. Жена эта, кстати сказать, отличалась медленным нравом и жаловалась порой, что вращение планеты вокруг своей оси утомляет ее бесконечной гонкой. В других ложах расселись парламентарии, полковники и подполковники, торговцы, ростовщики и прочая публика неочевидной значимости.

Внизу занимали места люди проще и крикливее, люди с толстыми кулаками и тонкими желудками, люди, жаждавшие насытится зрелищами и готовые ради этого отправить эволюцию человеческую каким угодно завихрениями, потому что и сами-то имели к ней весьма опосредованное отношение. Автор этих строк, скромный летописец и будущий гранатометчик, дрожал от робости как раз на этих трибунах.

И вот на арену внизу потащились спортсмены – метра в полтора ростом, тощие, как вылезшие откуда надо жеребята. Их шатало искусственным ветром, да и без него, впрочем, шатало бы тоже. Они выстраивались шеренгами у стен и глядели друг на друга с унылым унынием.

– Сейчас, сейчас, – начал комментировать остроумный фармацевт Кахма, а безымянный журналист взялся записывать все случающееся на пространственную камеру.

За бойцами на арену вышли медики, разложили инструменты.

– Сейчас вколют, – сообщил фармацевт.

И правда – медики достали шприцы и стали обкалывать спортсменов одного за другим трехпроцентным карапедримоном! И что тут началось! Полутораметровые задохлики вспухли на глазах, надулись жирными мускулами, подросли раза в два – до трех метров точно, заиграли квадратными желваками на квадратных челюстях, опутались широкими пульсирующими венами. Не люди – тесто!

– Ого, ого! – мыслил глубоко фармацевт Кахма, а безымянный журналист уже подозревал темное, смотрел на интервьюируемого задумчиво и кисло.

Наконец на арену вынесли чупки и одно горькую кыбуцку (для судьи), после чего обе бананоголовые королевы разом замахали костлявыми ладонями – и понеслось!

Сабагуи попадали наземь, вздутые бепчеры и кубишмаки похватали чупки, а разбугаи вывернулись нечеловечески для перехвата бросков. С вершины амфитеатра происходящее внизу, под мерцающим психоэнергетическим куполом, видно было еще кое-как, а вот плебс на трибунах подался разом вперед, к перилам. Самые задние ряды повалились на самые передние, закувыркались по ступенькам со своими брызжущими соками, со своими семечками и жирными окороками, забрызгали дамские затылки липкими соусами. Первые чупки полетели по шмахам, и толпа взревела нестройно и как-то вяленько, занятая давкой, внезапной потасовкой и, между прочим, облапыванием разного рода мест.

Стеклянная королевская платформа отрешенно и возвышенно парила над куполом, искаженные невменяемыми улыбками королевы махали когтистыми ручками, король Пукибуки мял кремовую бороду, а король Абербан спал и прилюдно храпел.

– Хо-хо-хо! – важно прокомментировал фармацевт Кахма, когда кто-то из бушмингольских разбугаев ухватил чупку под углом 102 градуса, что было категорически запрещено обновленными (позавчера) правилами – да вы и сами знаете… – Сейчас вколют!

Провинившегося действительно закололи шприцем с пекромагратрином, и несчастный, до сих пор раздутый мышцами как перемолотая глина, тотчас облез, растекся и превратился в какой-то мелкий драный веник. Сразу подскочили на замену двое сабагуев.

– Спортсмены, – важно изрек вдовец-генерал и хлебнул из фляги галлюциногенного молока.

– Ах, спортсмены! – мечтательно подхватила жена поэта.

– Спортсмены, многочлены, аллергены, – уже искал рифму и сам поэт.