Страшная Эдда

– Так и надо, – кивнул Один, – виду не подавать – это первое дело. А всё-таки тебя потрепало порядком, мне ли не заметить.

– Ну… непривычно было, – нехотя признался Сигурд. Морщинки на лице Одина лучились весельем.

– Да ведь ты сам такой же! А может, и похлеще – у тебя-то два глаза. Ты что, в зеркале себя ни разу не видел?

Сигурд смутился.

– Да мне как-то, – он провёл рукой по подбородку, – ещё не приходилось пользоваться зеркалом.

– Вот чудо! – Один захлебнулся от смеха. – Кстати, сколько тебе лет – семнадцать?

– С половиной, – поспешно ответил Сигурд. – Значит, там, в Мидгарде, когда я смотрел на людей, они чувствовали то же самое?

Один снова кивнул и потянул его за край плаща, приглашая сесть на пол у своих ног. Сигурд опустился на корточки и погладил волка.

– Это Фреки, – сказал Один. – Не очень тормоши его, а то проснётся – опять лопать запросит. И как только в нём помещается?

Сигурд почесал волка за ухом, улыбаясь сам себе. Тяжёлая горячая рука бога легла ему на плечо.

Вдруг Сигурд почувствовал, что так и было нужно – что именно таким должны были видеть Одина те, кто удостоился чести быть взятым в его дружину. Это в Мидгарде конунги нуждались в блеске и пышности, чтобы не уронить себя в глазах людей, но и там самые мудрые из них считали, что не должны выглядеть лучше собственных дружинников. Изменив обличье, Один бы лишь унизил себя и своих воинов недоверием. Ведь он сам избрал их из многих тысяч. Это и был дар для избранных – право видеть своего бога нагим, и совсем не в его красоте. Потому что он не покупал их храбрость за золото и не ждал от них готовности отдать за него свою единственную жизнь – он сам подарил им бесчисленное количество жизней. Он не раздавал им драгоценности и наряды, в которых они не нуждались – самое большее, что он мог предложить отличившимся, это дружеский поцелуй. Этим не отделался бы ни один земной конунг, но в Асгарде всё измерялось другой мерой. Что бы там ни утверждала ведьма Гулльвейг, всё золото Мидгарда не могло купить права ощутить руку Одина на своём плече.

Сигурд медленно скосил глаза на сидящего в кресле. И увидел широкие плечи и величественную осанку кудрявой головы. Перед ним был бог.

– В мать пошёл, беленький, – Один коснулся его волос. – Ведь тебя, наверное, покормить надо? Я прикажу…

– Спасибо, не хочется, – Сигурд ещё не успокоился после обрушившихся на него впечатлений.

– Как знаешь… А ведь у меня для тебя подарочек есть, – в голосе Одина проскользнуло непонятное лукавство. Сигурд уставился на него.

– Ну ладно, не буду тебя изводить. Одна нахалка только и мечтает, как бы броситься в твои объятия.

Проследив за движением его вытянутой руки, Сигурд увидел высокую чернокрылую валькирию. Она стояла вполоборота, но Сигурд всё равно догадался. Чуть скошенный разрез глаз, пухлые губы, смоляные косы, подхваченные петлями за ушами и спускающиеся на грудь…

– Не может быть!

Сигурд вскочил на ноги, едва не споткнувшись о собственный меч, хлопнувший его по коленям. В несколько прыжков он преодолел разделявшее их расстояние и крепко схватил её за плечи.

– Брюн… это правда ты… откуда?…

– Дурак. Паршивец. Конская задница, – бормотала Брюн, прижимаясь к нему. – Бросил меня, а теперь на шею вешаешься?

– Я тебя бросил? – удивился Сигурд. – Это я, что ли, вышел замуж за Гуннара?

– Ох, – сказала Брюн. – Вот уж точно говорят – горбатого могила исправит.

– Ты о чём? – переспросил Сигурд, в упоении от тепла её тела, от того, что это была в самом деле она. На ней был только наборный пояс с выпуклой пряжкой. Сигурд не сумел вспомнить, как же она одевалась при жизни.

– Действие приворотного зелья кончается после смерти. Значит, это правда, что тебя опоили… Хель сказала мне во сне, когда я умирала, но я думала, может, она просто злословит.

Брюн смеялась сквозь слёзы, тормоша Сигурда.

– Хоть бы меч снял. Вечно между нами оказывается меч…

– Прости, – сконфузился Сигурд и рванул с себя перевязь. Они стояли обнявшись, и пряжка на её поясе холодила ему впадинку над бедром. Коса Брюн оказалась затиснута между их телами, и Сигурд стал медленно вытаскивать косу, протягивая её между своей грудью и грудью Брюн, и оба заходились в беззвучном смехе, не ощущая на себе взгляда снисходительно наблюдавшего Одина.

– Крылья себе завела, – проговорил Сигурд, запутывая свои белые волосы в её чёрных. – Ну, скажи мне: это очень приятно – летать?

– Полетаешь тут, – поморщилась Брюн, – когда некоторые дёргают за перья.

– Я нечаянно…

– Ты уже столько всего сделал нечаянно, что я удивляюсь, почему мне всё ещё хочется быть с тобой.

Любуясь издали Сигурдом, Один подумал, что, пожалуй, возвращение Брюн было не слишком высокой платой за него. Тем более что его опасения не оправдались и встреча парочки оказалась мирной. Наверное, так было лучше для всех – теперь у Брюн не будет повода бунтовать.

– Ну, хватит, – прошептала Брюн, – при конунге-то?