Страшная Эдда

– Ага! И какой он был? Весь распухший и в крови?

– Ничего подобного, – ответила Гудрун, – белый, красивый. Он теперь в дружине у Одина.

– Трепло ты бабье, – скучающим голосом сказал князь. – Проку от тебя нет никакого… Эльфрида, налей мне ещё. Ишь ты! Небесный дружинник…

Гудрун глянула искоса из-под приподнятого плеча.

– С собой меня звал, – как бы невзначай сказала она, – да я не пошла.

Кому будет вред, решила она, если чуточку приврать.

– Хоть бы замолчала, – сказал Атли и, дотянувшись, кинжалом подцепил последний кусок пирога, не удержал и уронил его себе на колени. – А ничего пирог… хорошо…

Гудрун смотрела на него в упор, и в серых глазах её появилась какая-то непривычная колючесть.

– Нравится? – насмешливо проговорила она. – Вкусно?

– Чего ты? – насторожился Атли. Она рассмеялась задавленным скрипучим смешком.

– А знаешь ли ты, что ты ешь, радость моя?

У Атли кровь отлила от лица.

– Яду подсыпала, гадюка? – выдохнул он. Эльфрида кинулась на Гудрун.

– Убью, мразь!

Гудрун оттолкнула её, и она шлёпнулась на подушки.

– Протрезвись сперва, – сказала она. – Нет, князь, яд – это было бы слишком просто.

На глазах у Атли и наложниц она встряхнула складками своего серого гуннского кафтана. На ковёр выкатились две крошечные черноволосые головки в запёкшейся крови.

Князь выронил чашу, вино залило ему штаны и носки.

– А-ааа! Ведьма! – взревел он и вскочил на ноги. – Да я тебя…

– Попробуй сунься, – негромко выговорила Гудрун, и все увидели, что у неё в руках сабля Атли.

– Брось, живой не уйдёшь! – Эльфрида схватила рукав Гудрун. Она обернулась и взмахнула саблей. Эльфрида ойкнула и попятилась, рука её повисла как плеть – у неё были рассечены сухожилия. Гудрун подняла саблю над головой.

– Только подойди кто!

Второй удар пришёлся прямо по горлу Атли. У неё не достало сил отрубить ему голову одним махом, но, чтобы убить его, этого хватило с лихвой. Кровь хлынула ручьём; голова с мотающейся косицей запрокинулась назад, и тело князя рухнуло на подушки. Невольницы забились в глубь шатра, глядя на его судороги. Полог раздвинулся, в проёме показалось лицо подвыпившего гуннского воина.

– Что здесь… – начал он и отшатнулся: Гудрун ткнула его в глаз концом сабли. Вслед за тем полог разлетелся в стороны, распоротый сверху вниз клинком. В шатёр влетели несколько гуннов и остановились, увидев своего князя мёртвым. Воспользовавшись их замешательством, Гудрун выскочила из шатра и бросилась бежать.

На бегу она сбросила кафтан и осталась в рубашке и шароварах. Решение было принято, и она хотела успеть до того, как её догонят и схватят. Она не пыталась бежать домой, знала, слишком далеко, бесполезно, да и не было у неё желания возвращаться. Она мчалась в сторону берега Рейна.

Солнце пекло ей голову; во рту пересохло. Оказавшись на круче, Гудрун поспешно разулась, швырнула сапоги в кусты и босиком стала спускаться по обрыву.

В чаще прибрежного ивняка, куда она заползла, было свежо и прохладно, и она села на торчащий корень, чтобы сделать передышку. Её не видно в зелени сверху, думала она, они не сразу её найдут. У неё есть ещё немного времени – совсем чуть-чуть, больше ей не надо.

Гудрун вытерла пальцы, перемазанные землёй, и втянула голову в плечи. Хотелось пить; она поднесла ко рту блестящий ивовый лист и пожевала, но это мало освежило её. Забившись в листву, она слышала удары собственного сердца, колотящегося, как в лихорадке. Все были ей чужие, давно и бесповоротно – родители, без всякой пользы сделавшие из неё жертвенную козу; дети, которые теперь не знали и не помнили её в лицо; мёртвый Сигурд, нагой, бледный и отвратительно молодой, как будто не было этих двух с лишним лет после его смерти. Если ей и осталось куда пойти, она пойдёт к братьям – они-то никогда не оттолкнут свою Мышку.

Гудрун услышала над головой топот коней и голоса всадников, переговаривавшихся на обрыве. Тело её напряглось, как натянутый лук.

– Пора, – сама себе шепнула она. Выковыряв из земли крупный меловой камень, она засунула его на грудь под сорочку и выпрямилась во весь рост, держась за сучья ивы. Затем разжала руки и прыгнула в Рейн.

Она падала головой вниз; ветки раздирали ей лицо и вырывали клочья волос. Не долетев до воды, она ударилась плечом и животом о корявую иву, незаметную сверху, и повисла на стволе. Задыхаясь от боли, она руками стала спихивать себя с ивы, но рубашка зацепилась за сук. Она яростно задрыгала ногами и соскользнула с дерева; раздался треск разорванной ткани, камень вылетел из-за пазухи и с плеском ушёл в солнечную рябь, а миг спустя вслед за ним плюхнулась Гудрун.

Прохладная вода хлынула ей в уши и в ноздри; солнце над головой затянулось зелёной мутью, но тут же снова выскочило откуда-то и ударило ей по глазам. Течение подхватило её, перевернуло и потащило неведомо куда.

Опомнившись, Гудрун обнаружила, что голова её над водой и что всё это время она непроизвольно отплёвывалась, жадно хватая воздух. Силы оставили её; она не могла бороться с течением, сносившим её вниз по реке. Даже умереть тем летом ей было не дано.