Страшная история

Но пока остатки дневного света не угасли, я поглощал жадным взглядом то, что открылось моим глазам. Здания в том городе были высокими и мрачно-красивыми, они впивались в небо серебристыми иглами. Кажется, я мог различить на них провалы окон, расположенных по кругу — но, может, это только игра воображения, подстёгнутого полутьмой. Город был окружен сплошной стеной, которая матово светилась в темноте. В сравнении со зданиями стена выглядела низкой, но это было лишь из-за того, что строения имели воистину титаническую высоту. Говорят, есть в Америке громадные дома, раскалывающие пополам небо над головой. Но я почему-то уверен, что после города в пустыне их величие уже не сможет меня покорить.

Но не размеры были главной особенностью мёртвого города. Поражала красота селения, абсолютная симметричность без каких-то изъянов — словно город был не реальным, а нарисованным на бумаге самым придирчивым из чертёжников. Любое селение, где живут люди, со временем расползается в стороны, теряя свою первоначальную компактность и гармонию. Большие города таким образом превращаются в уродливые наросты на коже земли без отдалённого намёка на правильность линий и пропорций. Этот город, хоть и был очень крупным, как-то сумел сохранить геометрическую красоту. Я уверен: подойди я к нему ближе, чтобы различить детали, впечатление бы не рассеялось, а наоборот, только укрепилось.

Но увы — эта покоряющая красота была мертва. Ни одного огонька не горело в городе, ни одного тишайшего звука не доносил ветер с той стороны. И поэтому город, постепенно превращающийся в чёрное пятно в ночи, напоминал гигантский склеп. Кто знает — может быть, так оно и было?.. Я не знал и сейчас не знаю, что случилось с его жителями, ушли они или погибли из-за какого-то ужасного катаклизма. Но одно я почувствовал точно, вопреки переполнявшей меня в тот момент смеси восторга и преклонения — неявную угрозу, которую таили в себе высокие шпили и изящные купола. Запах, который приносил ветер, оставался смутным, как всегда, но что-то в нём изменилось с появлением города. Я не могу объяснить, на чём основывалось это ощущение, но запах тревожил разум, наводя на мысли об опасности, о тонкой грани между величием и катастрофой и неумолимо надвигающейся беде. Но запах слабел по мере исчезновения города с поля моего зрения, и в конце концов растворился в жарком воздухе осени — и тогда я остался стоять один посреди песков, с разочарованием глядя на зажёгшиеся надо мной звёзды.

Никто не поверил моим рассказам о древнем городе без людей, никто не принял всерьёз мои сбивчивые слова. С прошествием многих других ночей, которые прошли в бессильном наблюдении за пустыней в надежде снова узреть этот город, я сам стал сомневаться, не было ли это болезненным видением. Днём, когда на затылок щедро льёт лучи жёлтое солнце и всё вокруг находится в суетливом движении, я почти готов в это верить. Но когда на землю нисходит ночь без луны и вновь подкрадывается ветер, который катит песчинки из пустыни в деревню, я в очередной раз отчётливо осознаю — что бы ни говорили другие, та ночь была реальностью: где-то там, в вековой пустыне, есть древний град без единого жителя. Какова бы ни была его истинная природа, в какие незапамятные времена он бы ни существовал — он всё ещё там, забытый всеми, но всё ещё хранящий свои ужасные тайны за белыми стенами, испускающими бледное сияние.

2010 г.

Крыша

В последний день своей жизни я проснулся поздно. Когда я открыл глаза, меня ослепил солнечный свет, бьющий из окна. Спальня была наполнена бодрым жёлтым сиянием, но я не спешил вставать. Куда торопиться? Пока есть время, почему бы не насладиться маленькими радостями, которые предлагает жизнь? Вот, скажем — когда в последний раз, проснувшись, я изучал замысловатые закорючки обоев на стенах? А ведь в этом занятии есть какой-то глубинный смысл, который видят дети, но взрослым не понять…

Позже, водя щёткой по зубам в ванной комнате, я внимательно всмотрелся в своё лицо — молодое, гладкое, ещё не тронутое отпечатком невзгод жизни. Зелёный юнец, ни дать ни взять. Значит, таким я и останусь. Я усмехнулся своему отражению и сплюнул пасту в раковину.

Потом был завтрак, состоящий из недожаренного, как всегда, омлета и готовых кукурузных хлопьев. Я полагал, что есть мне не захочется, но на тебе — аппетит накатил, будто я не питался целую неделю. Странно это. Слишком обыденно для такого примечательного дня. С такими мыслями я слопал весь омлет.

Часы показывали половину одиннадцатого. Это означало, что у меня есть ещё час до того, как отправиться на экзамен. Гражданское право, моё любимое — за все семестры я не видал в зачётке по этому предмету ничего, кроме «отлично».

Остаток времени я провёл, с маниакальной аккуратностью занимаясь своей одеждой. Отутюжил выстиранные вчера вечером брюки так, что о складки можно было порезаться. Накинул на себя белоснежную льняную рубашку, застегнул все пуговицы на рукаве. Наверное, никогда ещё я не выглядел так презентабельно.