Следующим вечером, когда я шагнул за знакомую колонну, в моих руках была небольшая садовая лопаточка. Я плохо представлял себе, как выковырять стебель из узкой щёлки на асфальте, не повредив при этом корень, но намеревался разобраться по ходу дела. Этого мне делать не пришлось, потому что цветок уже ничто не связывало с почвой. За прошедшую ночь стебель оторвался от корня и теперь сиротливо валялся на асфальте, изогнутый в конце. Зрелище напоминало руку падающего в пропасть, который последним отчаянным жестом пытается ухватиться за выступ. Головка цветка ещё сохраняла прежнюю живость, но мне показалось, что её красота померкла. Нежные лепестки раскинулись шире, листья безвольно поникли.
С содроганием я взял погибший цветок в руку. Стебель оставался свежим и упругим, и во мне родилась надежда: если пересадить растение прямо сейчас на плошку с плодородной почвой, то цветок, может, вернётся к жизни. Садоводы, возможно, посмеялись бы над моей надеждой, но мне было жаль умирающую красоту позднего цветка.
Я отнёс покалеченное растение в квартиру и отправился в магазин цветов за плошкой с землёй. Обильно полив почву водой, я вырыл не очень глубокую ямку и вставил нижнюю часть стебля туда. Цветок держался по-прежнему вертикально, но не как прежде — гордо, самоуверенно, со знанием собственного изящества, — а напоминал слабого, больного человека, который пытается заново учиться ходить после автокатастрофы. Мне оставалось только наблюдать за тем, как он цепляется за жизнь. Исход этой борьбы зависел не от меня.
Следующим утром на вид ничего не изменилось. Цветок стоял на подоконнике, листья опущены вниз, головка едва заметно склонилась набок. По крайней мере, он не собрался увять окончательно. Я наспех позавтракал и поехал в офис. День был тяжёлый и загруженный, и к возвращению домой я был совершенно измотан. О растении, которое дожидалось меня в кухне, я, конечно, не думал. Зайдя в квартиру, первым делом принял душ, сменил одежду, и только потом вошёл в кухню, чтобы состряпать себе ужин. Тут-то меня и настигло удивление.
Он вырос. Я мог бы поклясться чем угодно — утром цветок был гораздо меньше. Лепестки выпрямились и стали крупнее на вид. В миг изумления мне казалось, что цветок растёт прямо сейчас, на моих глазах, поскрипывая и удлиняя стебель, но это, конечно, было не так. Меня охватила радость.
«Он
Ту же картину я наблюдал и следующим вечером, и следующим, и ещё… пока увеличение размеров цветка не стало видно невооружённым глазом. Но размеры были не единственным, что стремительно менялось у него за эти дни — куда более впечатляла другая форма совершенствования цветка, превращающая его из чахлого подобия розы в растение невиданной красоты.
Краска приливала к тонким лепесткам, окрашивая их в тёмно-красный цвет. Я мог видеть сквозь лепестки — тогда мир казался разбавленным кровью, и вещи причудливо менялись. Сердцевина коронки была ослепительно жёлтой, как бы полированной. Я полагал, что кто-то другой, у кого зрение острее, мог бы разглядеть на гладкой поверхности собственное отражение — крохотное, но со всеми деталями. Листья и стебель наливались соком и тоже выглядели едва ли не прозрачными. Каждая прожилка внутри отчётливо вырисовывалась в них зелёным узором. Листьев стало так много, что в середине стебля они образовывали миниатюрные джунгли. И всё это за какие-то пять или шесть дней.
А благоухание!.. Росток, который я принёс в дом, не источал никакого запаха. То, во что он превратился в плошке, испускало тонкий душистый аромат, который проникал прямиком в сердце, заставляя вдыхать и вдыхать его, не желая остановиться. Знаменитые французские духи, по которым сходит с ума весь свет? Куда там — этот аромат был лучше всех их, вместе взятых. Он мог превратить любого человека в заядлого токсикомана, способного провести целые часы, втягивая носом запах подрагивающих лепестков.
Я радовался как мальчишка, гордый собственной находкой. С одной стороны, мне не терпелось рассказать своим знакомым о том, какое сокровище у меня на подоконнике, но, как только я открывал рот в компании, чтобы похвастаться необычайным цветком, на меня тут же накатывала странная, пронизывающая мозг костей ревность. Если я проболтаюсь им о цветке, то им захочется глянуть на такое чудо. Как я могу отказать им без того, чтобы прослыть бессовестным вруном и хвастуном? Значит, они тоже будут здесь; моё единоличное соприкосновение с этим таинством подойдёт к концу. Я отдавал себе отчёт, что моя необъяснимая ревность глупа и бессмысленна, но упорно хранил известие о моём новом сожителе внутри себя.
Так что цветок рос и развивался, не виденный и не тронутый никем, кроме меня. Я купил для него другую плошку, объёмнее и красивее. Вечерами любовался им, вдыхал его аромат, а утром перед уходом на работу его запах заменял мне поцелуй любимой женщины, каковой у меня никогда не было. Такое положение вещей меня более чем устраивало.