Страшная история

С такими мыслями я пришёл ранним утром в шатёр гадальщика. К моему удивлению, меня внутри встретил не седовласый старец и не знойный чужестранец южных кровей. Гадальщик был молод и черноволос, превосходно изъяснялся на нашем языке. Лишь глаза его были не такими, как у всех людей — пронзительно-голубые, как арктические ледышки, они смотрели в глубины твоего разума, и от этого взгляда я поежился, будто от холода. Гадальщик жестом пригласил меня сесть и, не говоря ничего, стал раскладывать карты. Колода у него была старая, потрепанная, он обращался с ней с искусом истинного факира. Я молчал; слов не требовалось. Наконец, он разложил карты и погрузился в их изучение. Он смотрел на рисунки на картах так долго, что я стал испытывать беспокойство. Что он там видел? Какой рок, какая судьба мечом нависли надо мной? Гадальщик молчал, и в масляном свете жёлтых свеч, которые освещали шатёр, он выглядел восковым истуканом, чем-то неживым и пугающим.

Я вышел из шатра через двадцать минут после того, как вошёл, с бешено бьющимся сердцем, не видя ничего вокруг себя. Всё стало зыбким, всё расплывалось, и я чувствовал, что мой разум балансирует на грани полного сумасшествия. Причиной тому было слово, всего одно слово, произнесённое гадальщиком. «Когда?» — таков был мой вопрос, когда он закончил смотреть на карты и поднял на меня свой устрашающий взор. «Сегодня», — сказал он бесцветно и мертво, и я едва подавил крик, зародившийся в груди. Как я нашёл выход из шатра, не помню. В голове стучало лишь одно слово, как приговор, как удар по голове — сегодня, сегодня, сегодня. Гадальщик до сей поры ни разу не ошибся — значит, это было правдой, и расплата, которую я так боялся и от которой пытался укрыться, должна была случиться сегодня.

Весь день я метался, как в горячке, но к вечеру мне удалось взять себя в руки. Я не собирался ложиться спать. Во мне проснулся дух сопротивления — вместе со страхом пришла злость. Пусть мой грех и вызвал эту кару, но жажда жизни во мне ещё теплилась. Я вооружился револьвером, зажёг все лампы в доме, задёрнул шторы на окнах и сел в кресло. За стенами шумел ветер, гоняющий тучи по небу. Вечер был самый обычный, каких прошло тысячи, и карнавал на другом конце города зажигал свои извечные огни. Я напряжённо вслушивался в малейшие звуки, но ничего не было заметно. Так я просидел до полуночи. Потом усталость и нервное перенапряжение стали брать верх, и веки сомкнулись сами собой: я засыпал, сколь бы ни пытался сопротивляться истоме — погружался в бессознательное состояние, и сладкая тьма накрыла меня.

Однако мои чувства заглохли не полностью: даже во сне я продолжал слышать. До поры до времени единственным звуком, что ловил мой слух, был непрекращающийся свист ветра под ночными небесами. Но потом к нему стал примешиваться другой звук — будто грохот далёких барабанов, бьющих в такт. Что это? Дождь? Я не был уверен — слишком ровным и гулким был шум. Я представил себе неведомое африканское племя, проводящее свой кровавый ритуал под неумолкающий бой барабанов из человеческой кожи, и оттого по телу пробежал холодок. Однако же, проснуться я не мог, и глаза оставались закрытыми. Вот ещё один посторонний звук — на этот раз не вызывающий никаких сомнений в своём происхождении: чьи-то шаги возле моего дома, ровные и задумчивые, без чувств, без спешки. Внезапно все огни в доме погасли, и тут я проснулся, вскочил с криком. Но было поздно: в доме царила кромешная тьма, бой барабанов у горизонта продолжался, и неизвестный пришелец уже был в моём доме — под его весом поскрипывали половицы на нижнем этаже. Это был тот самый демон, которого я боялся до смерти, демон, рождённый моим грехом, той адской страстью, что бурлила в моей крови тогда, в ночь ущербной луны. Я с придыханием вскинул руку с револьвером и выпустил все шесть пуль, когда дверь моей комнаты распахнулась и из проёма потянуло ледяным воздухом. Но демон не умер. Он был бессмертен, а я не мог видеть в темноте. Оружие со стуком упало на пол. Тёмный силуэт подошёл ко мне без слов, и, будто по мановению руки, ставни на окнах распахнулись, впуская внутрь мутно-жёлтый лунный свет, совсем как в ту проклятую ночь.

Я хотел зажмуриться, но это было выше моих сил. Я увидел его — увидел худое лицо, бледное и с правильными чертами, обрамлённое чёрными волосами. Молодое лицо, красивое лицо, лицо без печати страстей, как воск, и лишь глаза чисто-голубые, цвета льда и океанских вод, без малой искорки теплоты. Я закричал, но крик умер в зародыше — я узнал его, узнал эти голубые глаза, так похожие на мои собственные, только чище и глубже, эти безжалостно-чёрные волосы, чуть вьющиеся. Не в эти волосы ли я зарывался лицом под той грешной луной, не их ли тонкий аромат я вдыхал, пьянея от собственной власти над немощным телом, тщетно бьющимся подо мной? Плод нежеланного союза, дитё насилия, демон — это был он, тот, кто неотвратимо шёл ко мне все эти годы. Он узнал меня уже тогда, когда я раздвинул шторки шатра. Он сказал мне: «Сегодня», — и это действительно было так.