Страшная история

— Не Город причина отравы, которая пожирает этот мир. Мир разлагается сам по себе, а Город — прибежище тех, в ком ещё сохранилась частичка веры. Люди скрываются в толпе, они на первый взгляд почти не отличимы от тех, кто заслуживает конца. Я видел юнца, которого можно было бы обвинить в прилюдном разврате, но нашёл в его глазах лишь страстное желание любить, какой бы фальшивой и мимолетной ни была эта любовь. Я видел пастыря, который предал свой храм, но иначе он не смог бы сохранить в себе ту толику чистой веры, которую обнаружил в нём я. Я видел созидательницу с поражённой тяжелой болезнью душой — но даже в ней, чьими руками в моменты творения как будто движет нечто зловонное и опасное, тлеет уголёк веры в Тех, Кто Выше. Город — цитадель, осаждённая крепость, которая за чёрным лаком низости пытается скрыть свою истинную сущность. Уничтожь я его, мир не стал бы лучше — напротив, он бы окончательно скатился в ту пропасть, к которой пятится сейчас.

Некто продолжает хранить молчание. Громадный трон возвышается над Ангелом, который добавляет:

— Разумеется, если вы прикажете, я вернусь, чтобы уничтожить Город…

— Да, — произносит Некто. Гнева в его голосе не слышно, лишь мёртвый холод. — Ты ослушался меня, Ангел, и будешь наказан. Но перед этим я повелеваю тебе исправить свою ошибку. Не я пожелал, чтобы Город лежал в руинах; не мне отменять это веление. Те, кто хочет уничтожить Город, лучше нас с тобой разбираются в мироздании, и их слово священно. Но ты так и не уразумел этого, Ангел, хотя я не сомневался в тебе после стольких лет верной службы. Я позволил тебе объясниться, чтобы узнать причину твоего неповиновения — и она неприятно удивила меня наивностью и самоуверенностью. Выполняй, что тебе велено. Твоё наказание будет ждать тебя по возвращении.

— Да, повелитель, — отзывается Ангел. Он расстроен, но хладнокровен по-прежнему. Он — лучший из ныне существующих ангелов, и потому не выказывает перед своим повелителем недовольства. Он покидает исполинский трон и летит обратно во власть пространства и времени. Ему по-прежнему не хочется уничтожать Город, и в нём впервые за его почти вечное существование зарождается сомнение в своих повелителях. Ангел втайне от всех (даже от Тех, Кто Выше) даёт себе слово подумать над этим в течение следующего долгого отдыха. И он летит в Город, над которым снова висит вечер, и розовый и синий лучи схлестываются в бессмысленном поединке равных.

2006 г.

Потомок

Озеро было затхлым и неподвижным — лишь изредка, вместе с особенно сильным порывом ветра, свинцовая гладь возмущалась тяжёлыми волнами, которые нехотя лизали песчаный берег. Я заглушил мотор, не доехав до пустынного пляжа самую малость. В салоне автомобиля было тепло и уютно, но сквозь тонкое стекло я чувствовал пробирающий до костей холод, накрывший здешние места.

— Здесь? — недоверчиво спросила Катя, осматривая голые стволы деревьев, подступающих к озеру.

— Здесь, — ответил я. — Именно здесь.

По её глазам я увидел, что она не поверила. Ну и пусть. Набросив на себя жёлтую демисезонную куртку, валяющуюся на заднем сиденье, я вышел из автомобиля.

Природа притихла. Я увидел у кромки берега зеленоватую воду с густым налётом пены. Где-то в лесу каркнула ворона.

Увидев, что Катя продолжает сидеть внутри, я раздражённо прикрикнул:

— Ну, ты идёшь?

Она начала вылезать из машины, по-прежнему затравленно озираясь в поисках обещанной хижины. Хижины не было, потому что я соврал. Катя всегда была страстной поклонницей ночей под звёздами и свеч, тающих на фоне рассвета. Так что сыграть на её романтических чувствах не составляло труда. Я нарисовал в её воображении одинокую хижину в живописном природном уголке, где будем только мы одни — и никого больше. В своей святой наивности она до сих пор не поняла, что её провели.

— Где хижина?

Я взглянул в её глаза. Обида, недоумение и испуг. Ещё не угас огонёк надежды, но он стремительно таял.

— Там, — я указал рукой на еле различимую тропинку, ведущую вглубь леса. — Всего сотня метров, но машина проехать не может.

Не дожидаясь ответа, я пошёл по тропинке. Услышал, как она облегчённо вздохнула у меня за спиной, но в то же время чувствовал на затылке её настороженный взгляд. Она жалела, что приехала сюда, но сейчас ей ничего не оставалось, кроме как следовать за мной. Не могла же она остаться одна на этом зловещем берегу.

Под ногами хлюпали почерневшие листья. То и дело приходилось хвататься за стволы деревьев, чтобы не поскользнуться на них. Катя ойкнула, споткнувшись о тонкий сук, незаметный под пожухшей листвой. Я не остановился, не подал ей руки.

— Эй! — крикнула она. — Ты мне не поможешь?

Я бросил через плечо:

— Не отставай. Идём дальше.

— Нет, — упрямо сказала она.

Я развернулся. Катя стояла на четвереньках в той же позе, в какой упала — даже не пыталась отряхнуться. Чёрные волосы рассыпались и беспорядочно падали на лицо, делая её невероятно красивой.

— Послушай, — сказал я, — тебе нужно встать и…