Страшная общага

«Энн Салливан (Энни Салливан, Джоанна Мэнсфилд Салливан Мэйси, англ. Anne Sullivan); 14 апреля 1866 – 20 октября 1936)…»

Сергей Лобов Фотограф

I

– Гляди, Пашка! Тебя фотографируют!

Смешливая загорелая девчонка лет двадцати, прыснув, ткнула локтем длинного парня в мятой и потной футболке, который упирался плечом в фонарный столб и, судя по тяжелому дыханию и опущенным векам, готов был с минуты на минуту принять смерть от солнечного удара. Его подружка, подобрав под себя голые ноги и обмахиваясь путеводителем, беззаботно восседала на рюкзаках.

С трудом отлепив верхнее веко от нижнего, Пашка приоткрыл один глаз и сфокусировал взгляд на человеке с фотоаппаратом. Тот также глядел на него одним глазом – через объектив фотокамеры – и вне всяких сомнений собирался спустить затвор.

– Может, это он тебя фоткает, – сплюнув, отмахнулся Пашка.

– Не-а, тебя! – осклабилась голоногая девушка. – Ты же у нас самый красивый! Павлин-мавлин!

Пашка довольно хмыкнул, втянул живот и, приняв позу Давида работы Микеланджело, показал фотографу язык.

Затвор щелкнул, и в это же самое мгновение – здесь, на Невском проспекте, в двух шагах от автобусной остановки и в ста от Аничкова дворца – случилось страшное: легковой автомобиль черного цвета, словно выбившийся из стаи мустанг, вылетел на тротуар и намертво припечатал несчастного Пашку к фонарному столбу.

Парень умер мгновенно – с высунутым языком и выпученными глазами. Девушку не задело лишь чудом. Пройдет еще не менее минуты, прежде чем она все осознает и заголосит. Место происшествия сразу же обступила толпа. Вскоре туда протиснулись медики и полицейские. Оказалось, что водитель трусливо сбежал, и это неудивительно, поскольку автомобиль был с липовыми номерами. Когда полиция приступила к опросу свидетелей, одна старушка вспомнила про фотографа:

– Здесь же фотограф был! Он же как раз снимал погибшего парня. Наверняка и урода, что драпанул, тоже щелкнул!

– Где этот фотограф? – Полицейский окинул толпу усталым взглядом, и люди тут же стали оглядываться по сторонам в поисках человека с фотоаппаратом, но его нигде не было.

– Как он выглядел? Какие у него особые приметы? – допытывался полицейский, однако выяснилось невероятное: десять человек, включая постепенно приходящую в себя девушку, видели фотографа, но крайне затруднялись теперь описать его внешность.

Свидетели терли лбы, морщили носы, но не могли вспомнить ни роста этого человека, ни возраста, ни цвета волос… Да что там цвет волос! – Они не помнили даже, во что фотограф был одет.

– Я запомнила его фотоаппарат, – шмыгнула носом девушка погибшего парня. – Только фотоаппарат.

– Что за фотоаппарат?

– Большой. Черный. С узорами…

– Какой марки? Зеркалка? Мыльница?

– Я не знаю… – Девушка отрешенно качнула головой и, закрыв руками лицо, затряслась в рыданиях.

II

Фотоаппарат у него в самом деле был необычный – на вид лет сто, не меньше, увесистый такой антиквариат с большой выпуклой линзой, а также набором непонятных рычажков и колесиков. Что же касается внешности фотографа, то она настолько непримечательна, что ни описать ее, ни запомнить решительно невозможно. Эта особенность хорошо помогала ему, когда он выходил на работу. В юности, боясь быть узнанным, фотограф носил солнцезащитные очки, но быстро понял, что глаза его слишком тусклы и невыразительны, чтобы скрывать их за темными стеклами.

Звали фотографа Николай Скрикс. Спрятав свой инвентарь в заплечный кожаный чехол, незаметный серый человек спешил домой. Скриксу настолько не терпелось проявить сделанный снимок, что он дважды позволил себе перейти улицу на красный свет и шагал так быстро, будто скрывался от погони.

К счастью, идти было недалеко. Мрачный дом на пустыре ждал его, как ждет, должно быть, в своей пещере одинокий Деймос возвращения собственных кошмаров. Только здесь, за дверями старого общежития, на вид обманчиво хлипкими, фотограф чувствовал себя в безопасности.

– Погода сегодня отвратительная, слишком много солнца, – бросил Скрикс сморщенной, словно сушеная груша, консьержке и, прошмыгнув мимо гигантского аквариума со спящей рептилией, оказался на лестнице.

Фотограф никогда не пользовался лифтом – только лестницей. Он вообще не доверял механизмам. Лестница был темная, как раз в его вкусе. Скрикс не выносил светлых тонов и терпеть не мог грязи, которая, как известно, лучше видна на светлом. Сдай фотограф соответствующие анализы, и у него наверняка обнаружили бы аллергию на пыль, шерсть, солнечный свет и других людей. Впрочем, сам-то он человеком, скорее всего, не был. Как-то однажды Скрикс задумался было всерьез о том, кто он есть, но почти сразу же его отвлекла работа, и больше фотограф к подобным мыслям не возвращался. Человек он или нет – какая, собственно, разница?