Страшная сила

– Разве не ясно? – Дядя Леня до глубины души был удивлен недогадливостью подрастающего поколения. – Разумеется, «контора». Этот тоннель когда-то соединял наше всевидящее око и всеслышащее ухо с лабораторией. Потом старое здание КГБ снесли, и как-то получилось, что о тоннеле забыли. Или просто не захотели передавать приемникам. Держали для себя. Вот и додержались. Меранский-то отлично помнил, какой дорогой к нам хаживал. Вернее – езживал. И мы поедем. Ну, чего встали? Садитесь быстрей. Так вот, – продолжил Михеев, вновь оказавшийся за рулем, перекрикивая гул мотора, ревущего в пустом тоннеле громче раненного Минотавра, – он выкупил это здание, по счастливому совпадению стоящее как раз там, где надо, и дорылся до тоннеля. Этот НИИ ФАРГУПО оказался отличным прикрытием. Ну, ходят люди на работу каждый день в какой-то исследовательский институт… Кого теперь волнует, что название его не встречается ни в одном справочнике? У нас в России за последнее время не только НИИ – Академии как грибы полезли. Поди разберись. Конспирация – лучше не придумаешь.

– Неужели в ФСБ не знают? – глотая встречный ветер, прокричала я, в то время как пальцы судорожно цеплялись за вделанные в сидение поручни. Да, скорость дядя Леня развил крейсерскую.

– Полагаю, что нет. Но не поручусь. Всегда поражался тамошней логике. Может быть, они выжидают. Может…

– Скажите, Леонид Всеволодович, вы уверены, что вахтер уже не сообщил, кому следует о нашем визите? – спросил Павел, перекладывая пистолет в карман халата. – На месте Меранского, я бы отдал приказ вас впускать и не выпускать. А также – срочно докладывать о вашем появлении.

– В том то и дело, что уверен в обратном. Но ведь он даже предположить не может, что я вернусь сюда по собственной воле, обо всем догадавшись. Поэтому сделает вид, что ничего не случилось, и разыграет какой-нибудь спектакль. Тягу к дешевым эффектам у него даже многолетняя огранка в ГБ не отбила.

– Но это значит провал! – воскликнула я.

– Не факт, Ника! – В ответном крике дяди Лени явно слышалось снисхождение к недогадливому подрастающему поколению, и это обнадеживало. – Неужели ты думаешь, что я полезу в расставленную ловушку. Мы пойдем другим путем.

С этими словами Михеев на полной скорости свернул в узкий неосвещенный коридор. Да так резко, что мы с Павлом едва не вылетели из тележки.

– Нас будут ждать у главного входа. А мы через черный просочимся, – прояснил ситуацию дядя Леня.

Ну, раз надо, значит просочимся. Только я даже представить не могла, что просачиваться придется в буквальном смысле. В конце освещаемого единственной фарой коридора нас поджидала даже не дверца, а небольшой люк, через который даже мне пролезть было тяжеловато, не говоря уже о Павле и Михееве. Особенно после того, как меня повергли в шок слова опального заведующего секретной лаборатории.

– Раньше здесь был дымоход.

– Какой дымоход? – пробурчал Павел, недовольно разглядывая узкий лаз.

– От печи, в которой кремировали отработанный «материал». Сейчас тут, конечно, все переделали, но лазейка осталась. А «материал» в промышленной СВЧ уничтожается. Даже пепла не остается. Правда, она вот уже месяц, как не работает. А новую Меранский обещал поставить только через несколько недель. Видимо, и у его инвесторов не бездонные карманы.

От этих равнодушных рассуждений по поводу утилизации «материала», а проще говоря, – вогнанных в гроб научными экспериментами людей, у меня не мурашки, – слоны по спине пробежались. Но времени на возмущение не осталось совсем, ибо Михеев откинул тяжелую крышку, и мне пришлось изображать ошалевшую гадюку, загнанную обстоятельствами в водопроводный кран. Хорошо хоть, без воды.

Выскользнув по ту сторону забракованного дымохода, я очутилась в абсолютно пустой комнате, что не могло не порадовать. Буйное воображение, обостренное темнотой, постоянно рисовало мне то концлагерные печи, то огромные домны, подсвеченные кипящим металлом. Выползший из люка следом за мной Павел помог дяде Лене преодолеть последние сантиметры и, немного попотев, вытащил его из дымохода.

Пока я, опустив осточертевшую маску, пыталась надышаться лишенным даже микробов воздухом, Михеев отряхнулся от пыли, и предупредил: