Из массы развалившихся на лестнице тел выпросталась чья-то рука и протянула мне бокал вина. Я вежливо принял его – и тут обнаружил, что это сизая, испещренная шрамами рука Милана Габрелисовича. Хорошо. И даже отлично. Однако я не мог ручаться, что он не отравит меня, – я же колдун. Я пробрался дальше, через неразборчивое скопление отдыхающих, и небрежно сунул бокал в руку, которая высунулась оттуда и помахала мне. Не исключено, что это была Тэнси-Энн Фиск. Еще ниже по меньшей мере на восьми ступеньках вольготно раскинулся высокий стройный юноша, со всех сторон окруженный барышнями, и, похоже, спал. Барышни разрисовывали его фломастерами. Две рисовали ему на груди солнышко с красно-желтыми лучами визжащих оттенков. Одна рука у него была вся в якорях и сердечках, другая – в графиках и диаграммах. Цинка трудилась над левой ногой – оплетала ее изящными виноградными листьями. На Цинке было струящееся шелковое вечернее платье, отливавшее двумя оттенками нежно-розового и пикантно соскальзывавшее с округлого левого плеча, и она была полностью поглощена рисованием. Я видел, что остальные барышни просто рисуют, а вот виноградные лозы и усики Цинки были деликатно нацелены на то, чтобы завоевать сердце юноши на ближайшую ночь, – но к утру чары должны были развеяться.
Было жаль портить ей веселье, но свечи становились все короче. Я нагнулся и тронул ее за плечо.
– Цинка, прости, что…
Она вскинулась и посмотрела на меня:
– Господи, Руперт, это срочно, да? Это ты меня извини, я же собиралась зайти посмотреть перед… Так и знала, что что-то неладно. Пойдем.
Она встала, взяла меня за руку и потащила вниз. Я бы предпочел наверх, но вниз было ближе и проще. Мы с Цинкой по возможности деликатно пробрались через довольно-таки экстремальную попойку, а потом прорвались через цепочку из десяти людей, которые сидели на нижней ступеньке, раскачивались и пели. После этого осталось всего лишь пройти, спотыкаясь, по ровному слою бокалов и бутылок – и вот мы уже на чистом пространстве у запасного выхода.
– Рассказывай, – велела Цинка.
Я не забыл, что на лестнице сидит Корнелиус Пунт и проделывает свой фокус с усилением наших голосов. Цинка тоже. Она покосилась вверх, потом на меня, нахмурилась – и мы с ней разом наслали на него иллюзию совсем другого разговора, более того, двух совсем других разговоров. Координировать их нам было некогда. Одним лишь Тем, Наверху, ведомо, что вынес Пунт из нашей беседы.
– В общем, примерно так, – сказал я и снабдил Цинку краткой сводкой новостей.
– Вавилон! – проговорила Цинка. – О господи, Руперт! Надо было тебе позвать меня еще днем! Для начала, вот тебе моя строфа…
Дверь запасного выхода рядом с нами резко распахнулась. На площадку выскочил Мервин Тарлесс и замер, глядя на толпу на лестнице с величайшим презрением.
– Какое отвратительное зрелище! – заявил он нам, как будто считал, что это наших рук дело. – И лифты сломались! Какого черта? Как мне теперь попасть наверх?
– Ужасно, – согласился я, вовремя вспомнив, что мне полагается изображать поклонника его таланта.
– Проложите себе дорогу, – весело ответила ему Цинка. – Распинайте всех в стороны. Они пьяные в стельку, никто ничего не заметит. – И потащила меня в противоположную сторону, за дверь запасного выхода, добавив на ходу: – По крайней мере, некоторые. Если повезет, кто-нибудь даст вам сдачи! – К этому времени мы очутились на относительно свободном пятачке возле лифтов. – Ничего-ничего, – сказала Цинка, заметив, что я настороженно обернулся через плечо. – Я внушила Тарлессу мысль, что надо подниматься по лестнице через толпу. А нам, по-моему, все равно нужно сюда, вниз, в кухню. Вот моя строфа:
– Ох, ну конечно! – сказал я. – Надо было дать им с собой стихии жизни! Как же я сам не догадался!
– В кухню, – сказала Цинка. И уже на бегу пропыхтела: – Свечей у меня полно. Шерсть – не вопрос. Вода тоже. Труднее всего будет с зерном.
Потыкавшись немного туда-сюда по задворкам гостиницы, мы вломились в стальные двери и оказались в помещении, где повсюду сверкали металлические принадлежности и сильно пахло подогретым жиром, который еще не дошел до кондиции. Там я предоставил бразды правления Цинке. У каждого магида особое чутье ко всему, что касается их личных страшных тайн, и к тому же единственным дежурным в кухне был усталый парень в высоком белом колпаке. Цинке явно было легче договориться с ним, чем мне.
Она мгновенно взяла его в оборот.
– Нам очень нужно найти что-то, в чем есть цельные зерна, – сообщила она. – У вас есть какая-нибудь крупа?
– Мюсли? – предположил оторопевший повар.
– Там слишком много добавок, – сказала Цинка. – Пшеница, овес, ячмень – но в зернах, вот что нам нужно.