Странно – не странно, но пришлось опять же самому – теперь все лакеи тем более были заняты – бежать в погреб. Не доходя до него, учитель остановился как вкопанный: Акулина Филипповна, отведя Ильина в сторону, что-то ему взволнованно говорила. Что говорила, почему, зачем? Скорее всего, о том, что случилось в кабинете и что все это сделал, или позволил кому-то сделать, он, дворецкий.
Что-то непостижимое происходило в этом дворце. Все ломалось, воспламенялось, исчезало, рушилось…
А ведь вот-вот приедут гости, и нужно срочно переодеться, вспомнил Юрий Николаевич, отдавая бутылки Пьеру, метнулся в свою комнату, достал из шкафа сорочку с дурацким жабо, пиджак, называемый фраком, перчатки, черные лаковые туфли. Аж вспотел, пока приводил себя в порядок.
Выскочил на крыльцо – вот уже лошади приближаются с первым гостем. Кто это?
Где надежный друг Петр Кириллович, который выручает его чуть ли не каждую минуту?
Внутри все похолодело: нет Петра Кирилловича.
Что же делать?
От волнения Юрию Николаевичу показалось, что грудь опять сдавило так, как будто бы вместо фрака была надета кольчуга, стало трудно дышать.
Из коляски вышел первый гость, а он даже понятия не имеет, кто это! А ведь именно дворецкий, как он теперь знает, и называет имена приехавших.
Вдруг сзади послышался шепот Петра Кирилловича:
– Купец второй гильдии, Дмитрий Семенович Стрельников.
Юрий Николаевич облегченно вздохнул, бросил благодарный взгляд на камердинера, произнес громко, как будто бы вел урок:
– Купец второй гильдии, Дмитрий Семенович Стрельников!
Ну а дальше, благодаря Петру Кирилловичу, все пошло как по маслу – дворецкий встретил гостей как положено!
На балу было полегче: он должен, как объяснил камердинер, просто на нем присутствовать, и когда закончится последний танец, выйти к гостям с белым полотенцем, перекинутым через правую руку, поклониться и сделать знак, что пора на ужин.
Пока гости плясали, Юрий Николаевич посматривал на Ильина. Тот стоял с компаньонами, серый, осунувшийся, без былого блеска в глазах – понятно, не столько устал, сколько переживает из-за дочери.
Время от времени Юрий Николаевич слышал тонкий, почти мальчишеский голос Игнатьева. Наконец, все двинулись на ужин, и Юрий Николаевич, облегченно вздохнув, решил подняться в кабинет.
И вдруг…
Глава 29
Во дворце продолжалось веселье. Но Рите было не до него. Она бродила по темным коридорам, пытаясь понять, как она может помочь Лизе. В голову, конечно, нет-нет да закрадывалась мысль пойти на кладбище вслед за бабкой Марфой, но что это даст? Ведь Рита понятия не имеет, что она там должна делать, да и, говоря по правде, страшновато. Какое страшновато – страшно!
Побродив по коридорам, решила перекусить – Пелагея же говорила, что поесть можно в любое время, заглянула в столовую – там, как всегда, сидела бабка Марфа.
Поколебавшись, заглянула и в кухню – Пьер что-то взбивал у плиты, ему помогали Пелагея и еще две женщины. Варвара мыла посуду.
«Может, все-таки посмотреть, как идет бал? – подумала Рита. – Может быть, тогда в голову придет умная мысль?»
Рита прокралась к залу, встала на приличном расстоянии от дверей. Начищенный паркет сиял. Свет от сотен свечей преломлялся и отражался в хрустальных люстрах. И этот свет, и это сияние многократно усиливались венецианскими зеркалами. Зал казался неправдоподобно сверкающим, сказочным, огромным. В вальсе легко кружились пары, женщины – в пышных платьях, в которых, казалось, они чуть ли не взлетают над полом, мужчины – в длинных фраках и все в белых перчатках. Танцующие тоже отражались в зеркалах, и чудилось, что кружатся в вальсе не тридцать, а триста пар.
Стоять было неудобно: мимо то и дело сновали лакеи и горничные с блюдами в руках, и Рите каждый раз приходилось прятаться в коридорной нише. И тут ей пришла в голову мысль: а не подняться ли на балкон? Туда, где играют музыканты? Может, не выгонят?
Не выгнали. Даже внимания не обратили на маленькую страшненькую посудомойку, что притаилась за их спинами.
Танцевали польку. Потом – короткая пауза, во время которой один из музыкантов шепнул:
– Теперь – вальс.
– Так, вроде, должна быть мазурка.
– Петр Кириллович приказал закончить вальсом.
Зал опять пришел в движение. В вальсе кружились все, кроме нескольких человек, которые стояли в углу с солидным мужчиной с окладистой бородой. Рита поняла, что это и есть Ильин.
Вдруг среди кружащихся мелькнуло знакомое лицо – лицо ангела. Может, показалось? Но нет, еще несколько тактов музыки – и ангел опять в поле зрения, только теперь уже не в розовом, как днем, а в небесно-голубом пышном платье.
Ангел улыбался счастливой улыбкой, а ведь еще совсем недавно эта барышня рыдала в библиотеке. Рита вспомнила, что где-то читала о том, что на балах высшего общества не принято было показывать дурное настроение. Что бы ни происходило, нужно улыбаться, улыбаться и улыбаться. Но как же замечательно это удавалось ангелу! Рите бы такое самообладание!