Страшные фОшЫсты и жуткие жЫды

Этот процесс может быть только верхушечным. Цивилизованных сил, способных запустить его снизу, сегодня мы не имеем. Зато имеем людей внутри системы, способных цинично взвесить шансы за и против, понять, что в нынешнем виде существующей системе уже не удержаться. Она рухнет. Не под давлением врагов (враги обессилены), а под собственной неконструктивной тяжестью. В условиях последовательного измельчания опор. В последние три-четыре года изо всех щелей полезли ничевоки, ничтожества разместились на всех управленческих уровнях; вполне дееспособным – по штатному составу – правительством руководит символ нашего мельчающего времени, т. Зубков. Этого и в страшном сне себе нельзя было представить; со времен Николая Александровича Тихонова таких полустертых фигур в премьерском кресле мы не видали. Хотя Касьянов был помельче Черномырдина, а Фрадков заметно уступал Касьянову.

Вот на это бы и заложиться. На инстинкт самосохранения власти. Заложиться не потому, что испытываем к нынешней власти симпатию. А потому, что ее слишком быстрый, слишком безудержный крах самым болезненным образом заденет и нас. Если ей суждено не демонтироваться, а обвалиться, обвал придется на нас. А на кого же еще?

Другое дело – спокойный взгляд на реальность. А она такова, что вместо старой неустойчивой системы власть затеяла строительство новой, еще более зыбкой. Преемник – кто бы им ни стал – политически должен быть обесточен. Чтобы не соблазнился желанием выйти из-под контроля. Для этого имеется конституционное большинство в Государственной думе; оно присмотрит. Но кто сказал, что большинство само не может заразиться манией величия, не вообразит, что все ему позволено? На этот случай имеется премьер. Который лично обеспечил большинству его конституционное превосходство; стоит большинству забыться и пойти на новые выборы без воли утвержденного им премьера, как оно перестанет быть большинством. Во всяком случае, подавляющим. В свою очередь, новый президент ограниченного действия и законодательно неполноценный, но всевластный премьер на пару образуют оборонительную конструкцию, называется тянитолкай. Сзади незаметно не подберешься. Правда, и с места не сдвинешься.

Итак, имеем: президента, поставленного под присмотр как бы лояльной ему Думы. За которой, в свою очередь, присмотрит формально подотчетный ему премьер. А вместе они, президент с премьером, спина к спине гарантируют друг другу безопасность – перед лицом расстрельных друзей из силового блока.

В таких условиях движение практически исключено. В таких условиях предписано стояние. Не противо-стояние, а просто – стояние. Отсутствие движения. Все слишком плотно пригнано, все чересчур взаимообусловлено. Но ведь и постоять на месте не удастся. История ускорилась невероятно; все устойчивое в ней предельно неустойчиво, а все подвижное стабильно. Значит, и эта конфигурация не последняя. Значит, и ее придется видоизменять. Потому что интерес заставит; а для правящих кланов интерес гораздо действеннее идеала.

Во всяком случае, мы будем жить и действовать; мы окажемся свидетелями, а может быть, участниками сложных и рискованных поворотов сюжета; шанс на выход из противоречия имеется. Небольшой. Но все-таки еще реальный.

Немецкая песня на русский мотив

На неделе между 7 и 13 января больших событий тоже не было. Появилась возможность поисториософствовать.

В журнале «Наше наследие», выпуск 79—80, помещена изумительная, трагическая и трогательная публикация, подготовленная Е. Матвеевой и А. Аземшей. Из разряда тех крохотных частных историй, которые и формируют представление об истории – великой. И непонятно каким образом говорят с нами – о нашем собственном времени. Хотя ни малейшего намека на него не содержат и содержать не могут.

Фотограф журнала «Старые годы» Анатолий Дитрих снимал в начале XX века усадьбу князей Шелешпанских, Солигаличского уезда Костромской губернии. Усадьба, как положено, полузаброшенная; сплошной «Вишневый сад». Герб на фронтоне осыпается; ступени выщерблены; по левую руку – строгий лев с широким носом, по правую – пустое основание, на котором вместо льва подремывает жирный сельский кот. Мощные лопухи в разрушенной оранжерее; роскошная античная ротонда, чудом сохранившая белизну…

Дитрих с немецко-русской основательностью выполнял редакционное задание, а по вечерам записывал в дневник свои невеселые впечатления.