Простите, Борис Николаевич, за то, что испугался быть свободным. В Девяностые не искал среди демократов подходящую замену для Вас, упрямо держался за привычных пьеро, только потому что похожи на классических интеллигентов. А значит, обрек Вас на узкий выбор. В нулевые тихо вякал про советский гимн, не поднимал себя и других на полноценный протест; в итоге Вас хоронили под мелодию Александрова – великую музыку Богом проклятого большевизма. К счастью, знамя на гроб положили то, Ваше, Русское, триколор.
Простите за то, что не назвал прямыми грубыми словами происходившее в идеологии; обтекаемо бормотал, что называть Ваши 90-е годы смутой нехорошо, нечестно; не сказал, что это прямое предательство и хамская ложь.
За то простите, что смирился с расползанием серости, когда повсеместно угнездились люди, не верящие во внутренние силы Вашей и нашей России; люди, как заклинание бормочущие: давайте поживем, ничего не меняя, а то как начнешь менять, все и посыпется. Эти люди называют себя новыми консерваторами; на самом деле они просто трусы.
Простите за то, что не сопротивлялся заговору полуумолчания, возникшему вокруг Вашего имени в последнее время; добрые исключения были – фильм о Вас по каналу «Россия», Ваше выступление по Первому каналу, несколько больших газетных интервью, последнее по времени – в «Известиях», но в целом Вы не дождались благодарных слов, сомасштабных Вашему вкладу в историю. И только в краткий промежуток между 23 и 25 апреля услышали их – по смерти.
Простите, Борис Николаевич. Мне стыдно. Я виноват.
От нас ушел большой, красивый, мужественный человек. Во всем и всегда он был первый. И в жизни, и в смерти. Только в одном оказался последним. В том, что – последний русский Царь. Новый обряд сохранится. А другому царю не бывать.
Две дороги в общую бездну
В Эстонии продолжаются настоящие сражения вокруг памятника советскому солдату; бушующий напор ослаб, но энергия сопротивления не утихла и страх перед репрессиями не останавливает возмущенных протестантов. А в России довольные собой и жизнью молодые люди, частью наряженные в чистенькую, специально пошитую солдатскую форму времен Отечественной войны, частью одетые в беленькую «нашистскую» униформу, безопасно пикетируют эстонское посольство, безнаказанно аркебузируют шведских дипломатов и подогревают в широких народных массах (на которые им глубоко и основательно наплевать) напор антизападных чувств.
Сначала скажем об эстонцах; это была их инициатива, им первым и должно достаться. Только одна оговорка, которую в российских СМИ почему-то никогда не делают, лишь в русскоязычной версии «Евроньюса»: далеко не все эстонские политики были за перенос Солдата. Таллиннская мэрия, например, высказалась решительно против. При том, что родители многих таллиннских заседателей прошли через советские чистки и любить им память об эпохе коммунизма не за что. Но чем отличается оскорбленный умник от обиженного дурака? Первый долго думает, прежде чем нанести удар; проверяет, по тем ли бьем, тех ли гнобим. И отделяет месть от справедливости. А второй впадает в истерику: на губах пена, глаза безумные, затопчу, отомщу, замочу!
Бывает, впрочем, особый подвид истероида: чем меньше он способен контролировать свои чувства, тем жестче следит за внешним лоском, холодным покоем манер и презрительной изысканностью жестов. В случае с эстонским президентом, премьером и министром иностранных дел мы столкнулись именно с этим психотипом. Высокомерно объясняя городу и миру, что будет так, как они решили, а иначе никак не будет, потому что не будет никогда, они являли собою худшую пародию на европейский аристократизм. Ибо чем темнее и неотесаннее политический провинциал, тем больше он похож на немецкого барона или английского лорда – из преданий и фильмов. В то время как настоящий барон и неподдельный лорд давно уже похожи на обычных людей. И внешне, и поведенчески.