Страшные истории. Городские и деревенские

Новости ее были бесхитростными (нашла в лесу земляничную поляну, была гроза, и она наблюдала за молниями с чердака — это было чертовски красиво, сосед пропорол ногу гвоздем, и она оказывала ему первую помощь, к ней прибился старый рыжий кот, и теперь она каждый день выносит на веранду блюдце со сметаной), а голос — довольный, и даже не видя ее лица, я понимала, что она улыбается.

— Приезжай, — говорила Ольга. — Хоть на пару дней.

Кажется, я и впрямь собиралась однажды до нее доехать, но все было недосуг — то на работе завал, то я чувствовала себя такой опустошенной, что едва могла добрести до кровати, не то что до электрички. И вот однажды, в середине июля, Ольга снова позвонила, но голос ее был другим. Она едва успела поздороваться, как я поняла — что-то случилось.

— Ты не могла бы приехать? Мне кажется, я с ума схожу. Мне очень нужно постороннее мнение, очень, — сказала она.

— Мнение о чем? — заволновалась я, — Что там у тебя происходит?

Ольга призналась не сразу — то ли речь шла о чем-то интимном, о чем по телефону не расскажешь, то ли она была слишком напугана, то ли боялась, что я не сочту ее проблему слишком серьезной и не приеду, чтобы ее спасти. Как в воду глядела — несколько недель спустя, закапывая луковицы ее любимых белых тюльпанов в землю на ее могиле, я об этом думала. Изменилось бы что-то, если бы я сорвалась и приехала?

— Только ты не смейся… В доме, который я снимаю, есть погреб. Я им не пользуюсь совсем, мне ни к чему. Но еще в самый первый день, когда полы мыла, нашла его. В моей спальне, под половиком, есть люк, и под ним лесенка. Погреб крошечный совсем, три на три метра от силы. Там прохладно и влажно. Я один раз спустилась, потом закрыла люк и думать о нем забыла…. Но где-то недели две назад я беспокойно спала… Ночь была слишком жаркая, я даже вентилятор настольный включила. И вдруг слышу — словно плачет кто-то. Тоненько так, будто ребенок маленький. И горько. Очень странно это — у соседей никаких детей нет, деревенька небольшая, я всех знаю. Сначала я решила — померещилось. Голосок тихий совсем. Но нет — это было по-настоящему. Плачет и плачет. Я пошла на улицу — нет никого, и плача не слышно. Только в доме слышно. И тут я поняла, что плачет-то кто-то — в подполе моем. Как мне жутко стало, холод до костей пробрал. Хотела соседа позвать, потом передумала — засмеют. Шаль накинула, свет везде врубила, спускаюсь в подпол. Была надежда, что какой-нибудь ребенок из шалости пробрался в дом, спрятался, а потом перепугался темноты. Но там никого не было. Никого. Никого.

Она несколько раз повторила это глухое «никого», и, несмотря на то что вечер был жарким и душным, я вдруг ощутила поднимающийся из груди холодок, который быстро распространился по всему телу. Как будто воду в озере кто-то потревожил, взбаламутил илистое дно.

— Я вернулась в кровать, но уснуть в ту ночь так и не смогла. Несколько ночей все было спокойно, а потом — повторилось опять. Тоненький плач в моем подвале. Я решила не обращать внимания — приняла две таблетки снотворного, заткнула уши и отвернулась к стене. Кое-как уснула, но снились кошмары какие-то. Потом — снова несколько ночей покоя. И опять этот плач — только на сей раз плакали громче, настойчивее и как будто бы уже не в подвале, а на лесенке, у самого люка. Чтобы я слышала наверняка. Какая же чертовщина, Марьян! Приезжай, приезжай. Мне надо, чтобы ты это услышала.

— Конечно, приеду. Сегодня четверг, в субботу поеду на первой же электричке, встречай меня на станции!

Но в субботу никуда я не поехала. Потому что в пятницу вечером снова раздался звонок — определился номер мобильного Ольги, но голос на том конце трубки принадлежал мужчине. Некий Петр Иванович сообщил, что он — Олин сосед, и она каждый вечер приходила к нему покупать козье молоко, каждый вечер, ровно к шести, без опозданий. А сегодня — не пришла.

Он подождал до половины седьмого, а потом решил, что закрутилась дачница, о времени забыла, и пошел к ней в дом, отнести банку с молоком. У Ольги было не заперто, он легко проник в дом. Но ее нигде не было — звал, звал, все без толку. Он сразу неладное почуял — дом выглядел так, словно хозяйка на секунду отошла. На столе — ноутбук и телефон, и сандалии ее у порога стоят. Петр Иванович прошел в дальнюю комнату, где Ольга спала, и обнаружил постель ее разобранной. На полу отсутствовал ковер, а люк, ведущий в подпол, был открыт.

Сосед спустился по шаткой деревянной лесенке. Ольга лежала внизу, лицом вверх, прижав руки к шее. Она умерла давно — должно быть, ночью — тело успело остыть, а на бледных щеках появились фиолетовые пятна.

— Я никогда не забуду ее лица! — пожаловался Петр Иванович. — Глаза широко-широко открыты, выражение лица — кукольное. Словно она ни о чем не думала, как зомби! А руки — крепко шею держат… Я позвонил в милицию и по последнему номеру в ее мобильном.