Страшные сказки. Истории, полные ужаса и жути

– Вот видишь, – сказал он, нежно промокая ей слезы рукавом, – есть сказки, где принцу достается прекрасная девушка, а есть вот такие, похожие на реальную жизнь, в них невозможно заранее догадаться, чем закончится дело.

А потом, когда дочка опять разревелась, он отшвырнул книжку и спустился вниз за чем-нибудь острым, прежде чем вернуться к жене и возобновить скандал.

* * *

Кристофер Фаулер обладатель множества наград, автор более чем тридцати романов и двенадцати сборников рассказов, включая «Roofworld», «Disturbia», «Спанки», «Брайан и Мэй», последний на сегодняшний день – «Bryant & May and the Bleeding Heart». Серия посвящена приключениям двух пожилых детективов, которые расследуют невероятные преступления в Лондоне. Сюжеты наполнены черным юмором и кровавыми, изощренными убийствами. Недавно вышел сборник «Красные перчатки» из двадцати пяти новых рассказов Фаулера в жанре хоррор – таким образом было отмечено двадцатипятилетие его писательской деятельности. Помимо этого, Фаулер написал сценарий к видеоигре «Война миров», постоянно ведет колонку в Independent on Sunday (в соавторстве с сэром Патриком Стюартом) и пишет рецензии для газеты Financial Times. Его недавние книги – «Invisible Ink: How 100 Great Authors Vanished», графический роман «The Casebook of Bryant & May», мрачный комедийный триллер «Пластик» и книга мемуаров Film Freak.

Домовые

Сказка первая

У одной матери домовые выкрали из колыбельки ребенка и подложили на его место оборотня с большой головой и выпученными глазами, который мог только есть да пить.

В горе пошла она за советом к соседке. А та сказала, что надобно ей снести оборотня в кухню, усадить на печь, развести огонь и вскипятить воду в двух яичных скорлупах; чтобы рассмешить оборотня. А как только он засмеется, с ним будет покончено. Женщина сделала все в точности, как велела соседка. Когда же поставила она на огонь яичные скорлупки с водой, пучеглазый уродец подал голос:

– Давно живу я на свете и стал стар, как гора Вестервальд, но отродясь не видал, чтоб кто-то воду в скорлупе кипятил.

Тут он стал хохотать, и тотчас появилось откуда ни возьмись множество маленьких домовых, они принесли назад настоящего ребенка, посадили его на печку, а оборотня унесли с собой.

Брайан Ламли Оборотень

Солнце уже клонилось к закату, когда я, неторопливо шевеля ластами, доплыл до мелководья, бросил перед собой ружье для подводной охоты, и оно спокойно опустилось на песчаное дно в тихой воде, не более шести дюймов глубиной. Потом я перевернулся и сел лицом к морю. Сняв маску, загубник и ласты, я побросал все назад, на желтый песок у самой кромки воды. Я нисколько не боялся, что вещи унесет приливом или волной, ведь Средиземное море недаром зовется «бесприливным», не приходилось опасаться и больших волн в такой безветренный и ясный вечер, когда поверхность моря чуть морщила лишь легкая рябь – только что оставленный мной же след, нагнавший меня и лизнувший берег.

Когда я подплыл сюда примерно сорок пять минут назад, по берегу бегали люди – группа англичан, приехавших на выходные, – они как раз собирались в двухмильное обратное путешествие в многолюдный пансионат на выступающем мысу, который был не виден и не слышен из этого отгороженного скалами залива. Это скрытое от любопытных глаз местечко (залив? а может, бухта?) было совсем невелико, не больше ста ярдов из конца в конец, просто промоина, оставленная океаном в желтых утесах. Мягчайший песок и уединенность, а точнее, полное безлюдье, кристально-чистая вода, подводные скалы, образовавшие что-то вроде неглубоких рифов, огораживали бухту в шестидесяти футах от берега – в общем, всю картину в целом можно было описать одним слово: идиллия. Неудивительно, что художники так любят писать греческие острова, с их восхитительным освещением и выразительными ландшафтами, то пышными, то сдержанными, то выжженными подчистую. И снова, как в первый раз, я, осторожно спускаясь по грубо вытесанным из камня ступеням к отмели, подивился, что до этого тихого места, буквально рая земного, не добрались торговцы и предприниматели. Собственно, меня всегда тянуло к подобным уголкам – и Греция привлекала меня именно этим, – да, тянуло к таким уединенным бухтам, а особенно к этой безмятежной водной глади, к кротким волнам, лениво наползающим на берег.

Но где же неизбежная, почти (как мне иногда казалось) против воли навязанная таверна? Где ряды лежаков и пляжных зонтов – не говоря уж о загорелом служителе с его кошельком для купюр и звякающим на шнурке мешком, полным мелочи? Их не было здесь! Никакого намека!